Дважды первый - [11]

— Тогда опускаемся. — Пиккар стал тянуть за веревку, чтобы приоткрыть маневровый клапан, но она совершенно по непонятным причинам не поддавалась. Еще не понимая, что с ней могло приключиться, профессор дернул сильнее — и вновь безуспешно. Как бы то ни было, он понял: клапан ему не открыть. А это означает только одно: они не могут спуститься.

— Клапан бездействует, Пауль, — сказал Пиккар, повернув голову к Кипферу. Но тот и сам все прекрасно видел.

Они понимали, что к вечеру, когда солнце сядет, газ охладится, займет меньший объем, стратостат начнет опускаться. Но вот в чем вопрос, хватит ли им до этого времени кислорода? И не унесет ли ветер беспомощный шар в Адриатику?

Пиккар взглянул на приборы и увидел, что давление в гондоле медленно падает. Все-таки воздух выходит. Опустившись на колени, он снова замазал отверстие зонда. Потом, приникнув к иллюминатору, Пиккар пытался разглядеть, что случилось с веревкой. Это ему не удалось: слишком тесный обзор открывает иллюминатор. Тогда Пиккар постарался открыть клапан, натянув веревку лебедкой. Веревка, однако, не захватывалась на барабан, она перескакивала с одного желоба на другой, а вскоре и вовсе оборвалась…

Теперь стратостат неуправляем. Остается одно: ждать, когда сядет солнце.

…Пиккар и Кипфер молчали. Было очень тихо. Если не думать о том, на какой они высоте, может показаться, что гондола лежит на земле, где-нибудь в поле, на мягкой траве.

Пиккар сидел прямо, стараясь не прикоснуться спиной к холодной стенке гондолы, искрящейся инеем в электрическом свете. Он хотел собраться с мыслями и все хорошенько обдумать. «Так… — проносилось в его голове. — Наше положение, по-видимому, очень серьезно. Нам угрожает много опасностей. Возможно, что полет продлится и после полудня. Если гондола потеряет свою герметичность, мы задохнемся. Все зависит от ветра, спустимся ли мы вечером на Адриатике или на суше. Если веревка останется перепутанной, как и теперь, она будет слишком короткой при спуске, когда аэростат вытягивается. Она натянется и откроет тогда клапан и оставит его открытым. Газ выйдет весь, но это еще не обязательно приведет к катастрофе, потому что аэростат должен принять форму парашюта. На худой конец, у нас с Паулем тоже есть свои парашюты. Как бы то ни было, ясно, что с открытым клапаном у нас не может быть благополучной посадки…»

Больше всего его беспокоил ветер. Сейчас он был слабым, ленивым, но Пиккар знал, что в стратосфере ветры нередко достигают огромной скорости. Приборы показывали: шар несло прямо к морю. Впрочем, можно было считать, что ветер их пока пощадил.

«А в общем-то это даже и хорошо, — неожиданно для себя подумал Пиккар. — Теперь можно спокойно сидеть и ни о чем не заботиться. Мы сделали все, что могли. В каждой ситуации, даже самой дурной, всегда есть что-нибудь положительное. Вот нам сейчас совершенно не нужно принимать какие-либо решения. Надо просто довериться ветру и шару».

Но вот обнаружена еще одна неприятность. Как будто их мало было в этом полете! Они не заметили, когда разбился большой ртутный барометр. Вполне возможно, что это случилось, когда они возились с веревкой возле лебедки. Не так было жалко барометр — бог с ним, еще есть, но из него на пол вытекла ртуть. Она могла очень быстро разъесть алюминий. Последствия, мягко говоря, обещали быть весьма нежелательными.

Надо немедленно удалить ртуть из гондолы. Насоса у них с собой не было. Пиккар рассеянно огляделся, стараясь найти какой-нибудь выход… Минутку… Если взять вот этот резиновый шланг, один его конец подвести поближе к ртути, а другой через кран вывести за борт, разница в давлении — за бортом-то ведь вакуум — должна моментально выбросить ртуть. Пиккар подумал с довольной улыбкой, что еще ни один физик мира не обладал таким объемом вакуума, если только так можно о пустоте говорить… Во всей стратосфере они только вдвоем…

Пиккар спустил конец шланга на пол, а другой поднял и вставил плотнее в кран. Когда он открыл кран, все произошло, как он и предполагал. Снаружи из гондолы ударил сильный фонтан из смеси ртути с водой, собравшейся на полу, когда таял иней. Потом аэронавты внимательно осмотрели весь пол и обнаружили, что самые мелкие бусины ртути все же остались. Видно, придется с этим смириться…

«Ну вот, — думал Пиккар, — теперь действительно можно позволить себе отдохнуть. Столько треволнений за такое короткое время». — Впервые за весь полет он спокойно сидел возле иллюминатора. — «Какое красивое все-таки небо. Это самое прекрасное из того, что я когда-либо видел…»

Он смотрел дальше, за горизонт, отступивший перед его взглядом из стратосферы. Он видел, как небо, почти черное над головой, светлело по краям и там, где смыкалось с землею, совсем прояснялось. И какая ровная, поразительно четкая линия — грань лежащей внизу тропосферы… Белая, словно снежная грань, первозданное покрывало тумана над безлюдной равниной…

Пиккар смотрел на вершины, скрывавшиеся за облаками, и видел, как они проступали все яснее, отчетливее. Вот вырос один пик, потом — другой, третий, и вот уже весь горный хребет восстал, прорвав цепь облаков. Прекрасные скалистые горы… Чуть дальше по мере медленного движения шара поднялась еще цепь вершин. Многие из них венчали собольи шапки снегов… Пиккар узнал Баварские Альпы, высокие горы Тироля.