Двадцатое июля - [7]

— Кислородные шланги? — Гитлер резво повернулся к адъютанту. — А где находятся баллоны? Надеюсь, не за этой стеной?!

— Никак нет, мой фюрер. Они установлены в отдельном специальном помещении в пятистах метрах от ваших апартаментов.

Гитлер слегка успокоился: не хватало еще взорваться вместе с кислородными баллонами!

Линге протер лоб платком. С каждым днем общаться с фюрером становилось все невыносимее. Подозрительность и мнительность вождя нации приняли просто угрожающие масштабы. Он везде и всюду видел врагов и предателей. Страхи накладывались на заболевания физического плана, что еще более угнетало фюрера и как результат его окружение.

Гитлера долго просили перенести Ставку в Восточную Пруссию. Первым заговорил про отремонтированный и укрепленный центр «Вольфщанце» Адольф Хойзингер, генерал-лейтенант, представитель сухопутных войск в Генеральном штабе. Но Гитлер долго противился. Плохие предчувствия не давали ему покоя. Он не мог объяснить, что с ним происходит, по каждой клеткой своего тщедушного тела ощущал: в «Волчье логово» ему ехать не стоит. Потому и придумывал разные предлоги, лишь бы оттянуть поездку на Восточный фронт. Да и Ева Браун, его секретарь и подруга, не хотела отпускать «своего Ади» из «Бергхофена». Как она сама утверждала, из опасения, что вдруг с фюрером произойдет несчастный случай, а она будет находиться далеко от него. Однако фюрера на фронте ждали, и потому Хойзингеру пришлось подключить к уговорам своего боевого товарища — Рудольфа Шмундта, генерал-лейтенанта, начальника Управления сухопутных войск. И вот после продолжительных и настойчивых уговоров Гитлер наконец сдался.

В самолете Линге опасался, что канцлеру в любую минуту может стать плохо. Тот сидел в мягком кожаном кресле, закутавшись в плед до самого подбородка и неподвижно уставившись в одну точку в обшивке самолета. «Взгляд обреченного», — отчего-то подумал Линге. И вздрогнул. Такие мысли не должны посещать голову члена НСДАП и СС! Фюрер рядом — значит, все в порядке.

Самолет приземлился без каких бы то ни было проблем. Фюрер, несколько успокоенный удачным перелетом и мягкой посадкой, спустился по трапу, ответил на приветствие встречающих. И даже, впервые за день, на его лице появилось некое подобие улыбки. Относительно бодрый вид патрона потряс тогда Линге до глубины души.

Меж тем рейхсканцлер шагнул в предоставленную ему комнату. Камердинер хотел было последовать за ним, но Гитлер остановил его:

— Я хочу отдохнуть.

— Но, мой фюрер, вас ждут!..

— Двадцать минут, Гейнц. Всего двадцать минут.

Гитлер вошел внутрь небольшой комнаты, в которой стояли постель с мягким валиком вдоль стены, небольшой походный столик с настольной лампой, два стула, полка для бумаг и кресло. На стенах висели репродукции его любимых картин. Шаркающей походкой фюрер направился к столику.

На людях Адольф Гитлер изо всех сил старался казаться мужественным арийцем: не волочил ногу, пытался выглядеть волевым и подтянутым. Но когда оставался наедине с собой, тело тут же начинало вести себя предательски: левая рука постоянно сотрясалась в нервных конвульсиях; нога, раненная в Первую мировую, отказывалась слушаться; желудок громко заявлял о себе, изрыгая газы. По этой причине Гитлер старался употреблять пищу в небольших количествах и как можно менее калорийную. А заодно и как можно чаще пребывать в одиночестве.

Заботливая рука адъютанта заранее выложила на столик любимую книгу рейхсканцлера. Его книгу. В кожаном черном переплете. С тиснением из чистого золота, с выбитыми по центру» опять же из чистого золота, готическими буквами: АДОЛЬФ ГИТЛЕР. МОЯ БОРЬБА.

Основатель Третьего рейха дрожащей рукой открыл свой шедевр, перевернул несколько страниц и прочитал:

«Поздним летом 1920 года наш партийный флаг впервые увидел свет. Он превосходно подходил к нашему молодому движению. Он был нов и молод, как само наше национал-социалистическое движение. Новое, невиданное дотоле знамя оказало могучее агитационное влияние.

Это был действительно символ! Перед нами не только сочетание всех красок, которые мы так горячо любили в свое время. Перед нами также яркое олицетворение идеалов и стремлений нашего нового движения. Красный цвет олицетворяет социальные идеи, заложенные в нашем движении. Белый цвет — идею национализма. Мотыгообразный крест — миссию борьбы за победу арийцев и вместе с тем за победу творческого труда, который испокон веков был антисемитским и антисемитским и останется.

Спустя два года, когда наши дружины разрослись и охватывали уже много тысяч штурмовиков, возникла необходимость выработать для этой молодой организации еще один символ победы: специальный штандарт. Проект штандарта я выработал сам, а затем передал его одному золотых дел мастеру — Гару — для исполнения.

С тех пор штандарт тоже принадлежит к числу победоносных символов нашего движения.

Наши собрания в 1920 году стали происходить все чаще и чаще. В конце концов мы стали устраивать по два собрания в неделю. Перед нашими плакатами всегда толпилось множество людей. Самые большие залы Мюнхена всегда были переполнены. Десятки тысяч обманутых марксистами рабочих перешли на нашу сторону и тем самым были возвращены в лоно борцов за новое будущее — свободное немецкое государство. Теперь в Мюнхене пас знала широкая публика. О нас заговорили. Слово