Двадцать три раны Цезаря - [65]

Уманцев до тошноты ясно представил себе эту картину.

Вольдемар с удивлением посмотрел на женщин.

— А разве он до сих пор не вернулся? Я виделся с Алексеем последний раз около полугода назад. И должен сказать, что пришел посчитаться с ним. Он поступил непорядочно.

Александр вспыхнул и сделал шаг вперед. Но мать его остановила.

— Вольдемар, ради бога, расскажите, что… что случилось? — просила она, с мольбой глядя на него.

Вольдемар сел в кресло, попросил разрешения закурить и рассказал, как встретил в джунглях Алексея, направлявшегося домой, а с ним одного подозрительного субъекта.

— Говорил, что литовец. Но мне-то все равно, раз из СССР. Вот я и хотел с ним разделаться. А ваш Алексей уперся. Защищал его, словно родного. На что он ему сдался? — Вольдемар почесал висок, задумался, произнес: — Н-да! — видимо, отвечая своим мыслям, и закончил: — С тех пор я его не видел.

— Ах! — поникла головой бабушка. — Где же он? Неужели погиб?

— Не думаю. С чего ему погибать? Мы встретились недалеко от границы. Выбравшись из Анголы, он должен был сесть на корабль и прибыть сюда. Странно, — проговорил Вольдемар, — очень странно. Вот мне сразу не понравился этот советский прохвост. Но что общего мог найти с ним Алексей, не понимаю.

— Значит, вы оставили его в обществе этого советского, а сами уехали? — спросила сестра Вязигина.

Вольдемар повертел шеей, словно ему стал узок ворот рубашки, и ответил:

— Можно сказать так.

— Но тогда где же он?

— А вот это весьма интересно будет узнать! — с загоревшимися злобой глазами, воскликнул Вольдемар. — Где? В самом деле, где?

Он поднялся с кресла и в волнении заходил по гостиной.

— Через месяц я вновь отправляюсь в Анголу и постараюсь выйти на их след. И если выйду, то этому советскому гаду не поздоровится. На медленном огне зажарю, как кабана. Выпущу кровь и зажарю, — он опомнился. — Простите! Вырвалось.

Женщины не хотели отпускать Вольдемара. Им казалось, что хоть вот так, через него, они ближе к Алексею. Вернулась надежда. Вольдемар постарался ободрить женщин. Он высказал массу предположений, что могло задержать Вязигина в пути.

Вновь он появился у них спустя четыре месяца. Он пришел с холодным непроницаемым лицом. Женщины сразу поняли, что надеяться больше не на что.

— Я не уверен, но… я нашел останки… повторяю, я не уверен… Вы же знаете тот климат… Одним словом, мне удалось довольно быстро выйти на след Алексея и этого… — он презрительно поморщился. — Они двигались в сторону побережья. Вот, — он протянул складной нож, — все, что я нашел. Вероятно, он был в сапоге.

Александр первым схватил нож и крикнул:

— Это Алешин!

— Но это ничего не означает, — быстро вставил Вольдемар. — Нож можно потерять.

Сестра Вязигина стояла, опустив руки, губы у нее дрожали:

— Вы… вы… — вновь начинала она, но не могла договорить, — вы… похоронили?..

— Да, — ответил он. — Не знаю, может, я похоронил того… Не знаю. Но я сделал это.

— Спасибо, — проговорила сестра. Мать ничего не сказала. Она была в обмороке.

Александр умолк. Уманцев вздрогнул, выходя из-под гипноза воспоминаний. Он не знал, что сказать, как повести себя, чтобы это выглядело естественно и не насторожило Ильина-Вязигина. Но, тот вздохнув, продолжил:

— Нам было очень трудно. Мама пошла в прислуги. С двенадцати лет я начал подрабатывать. Но поставил себе цель — выполнить страстное желание Алексея, получить высшее образование. Я хорошо учился, принимал участие во всевозможных конкурсах и выиграл грант на бесплатное обучение в университете. Сейчас работаю в крупной фирме и, слава богу, обеспечиваю достойную жизнь моей матери и бабушке. Теперь мы живем в Брюсселе. Постепенно все стало забываться. Я уже решил, что никогда не узнаю, как погиб Алексей, но вот увидел у вас на руке печатку, и все вспомнилось. Бабушка рассказывала, что во время бегства семьи из России ее родители не рискнули вывезти все драгоценности. Кое-что они оставили, надеясь вернуться. Но, увы!.. Я ездил в Нижний Новгород, бабушка мне сказала, к кому нужно обратиться. Но тот человек умер, а его вдова сообщила, что вроде бы наши фамильные драгоценности он давно уже отдал приходившему от имени Алексея посыльному…

— Да, история, — пробормотал Уманцев. — Но я, кроме того, что сказал, ничего добавить не могу. Я снял этот перстень с холодной руки друга и с тех пор ношу его. Вот и все.

— А может быть, кто-нибудь еще остался жив, кто был с вашим другом в Анголе?

— Не думаю, тогда погибли все. Впрочем… — Уманцев сыграл замешательство, — как знать. К тому же вполне возможно, что кто-то, увидев перстень вашего родственника, захотел сделать себе такой же. Потом, как я уже говорил, оставил на память той девушке, Эльвире, кажется, а она подарила моему другу.

— Может быть, — с грустью улыбнулся Александр. — Может быть.

— Вы меня простите, — сказал Уманцев, поднимаясь с кресла, в котором он провел ужасные полчаса, — мне надо разыскать жену.

Он вышел из курительной комнаты сам не свой. И вдруг спохватился и чуть ли не со всех ног бросился разыскивать Елену.

«Черт возьми! Эта дура сегодня нацепила сапфировое колье Вязигиных. Эх, надо было все подчистую продать! Так нет, Ирка принялась канючить: «А нам с дочкой? Ведь этакой красоты ни за какие деньги не купишь». И я пошел на поводу! — готов был убить себя Роман. — Оставил. Но кто же мог предположить, что чертов племянник доберется до Москвы? Я о нем вообще не думал».