Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков - [56]

Шрифт
Интервал

День на Поповом острое начинался рано... Летом в 5, зимой в 6 часов утра звонил колокол... Нехотя, через силу вставали люди... Но отдельные фигуры, большей частью постарше, вскакивали и бежали за кипятком. Пресную воду на Попов остров привозили по железной дороге из Кеми. Кипяток получался один раз в день утром, да и то его обыкновенно не хватало. Заменить его кроме снега было нечем. Днем после мороза, хотелось согреться и чтобы получить кипяток, приходилось на кухне покупать его за продукты или просто за деньги. Умывалки не было. Зимой умывались просто снегом.

На рассвете шла поверка. Выстраивались на нее за полчаса, а то и за час. Командиры, помощники, дежурные, дневальные, взводные, отделенные...

Все это ревело, кричало и ругалось... после поверки читался наряд на работы.

Весь барак был в расходе: пилка дров, укладка дров... Сколка льда, заготовка льда... Наряд на «лесопилку», «на водокачку», на погрузку и разгрузку и т.п.

Снова колокол... И раздетых, голодных, неотдохнувших каторжан строем ведут к комендатуре на разбивку.

Нарядчик вызывает партии, конвой окружает и выводит. Начинается работа.

Открытое море... Мороз градусов 12-ть... Ветер подымает и кружит снег...

На льду кучка арестантов, кругом красноармейский конвой.

Идет заготовка льда для Н-ка лагеря. — Нужно пилой выпилить льдину, ломом отколоть ее и баграми вытащить из воды.

Ноги мокрые, скользят... Руки коченеют, сил не хватает... Льдина срывается и уходит в море...

«Укладка дров». Приходит десятник. «Сложите дрова здесь»... Сложили. Является заведующий хозяйством. «Почему дрова здесь? Переложите их туда». Переложили. Потом заведующий дровами. «Уложите на старое место». и т.д.

Работа по очистке лагеря. — Чекистов нет — можно отдохнуть... Но стоишь — холодно, работаешь — силы уходят, есть хочется, a хлеба нет.

«На водокачке». — «Вот», предлагает заведующий, «на урок... налить пять бочек и конец». Навалились. Налили, позвали заведующего: «Нет, еще только 10 часов, отпустить не могу». Дело имеешь с людьми, у которых нет слова ни в каком масштабе.

Работы делились на внутренние и «за проволокой». На внутренних работах начальство свои же арестованные — чекисты. Хотят выслужиться, — гонят, доносят, и нет никого хуже их. На внешних — красноармейцы конвойного дивизиона.

Бывали работы и ночные. Из Москвы должна была приехать какая-то ревизия, и наше начальство решило провести по Попову острову дорожки, чтобы красивее было. И вот над этими дорожками в течение месяца день и ночь работало около тысячи человек.

12 часов. Колокольня обед. Раздатчики ушли уже давно... От кухни по направлению к баракам идут «чекисты» с маленькими бочками, наполненными рыбой. За ними, отстаивая свои права, с руганью, а иногда и дракой получает свой обед «шпана». Затем, начинают суп и нам.

Первое время моего пребывания на Соловецких островах, мне даже есть было нечем — не было ложки. На Соловках не выдают ничего — устраивайся как хочешь. Есть лавочка, а деньги хоть воруй.

Мы едим втроем из одного бачка. На обед суп, он должен быть с рыбой, но у нас ее нет — одни сушеные, разваренные овощи. Садимся... Около наших нар стоит молодой крестьянин — «политический бандит» — голубоглазый, здоровый, настоящий русский парень.

«Ты что, Ф-в?»

«Да так. Ничего»...

«Хлеба нет?» Сразу понял я.

«Да вчера еще с кипятком всю «пайку» съел... Не хватает»...

«Ну чего же, садись с нами».

Рядом обедает группа цинготных. У некоторых она задела только десны, другие уже еле двигаются и ходят скрючившись.

После обеда опять работа. В 5 часов ужин. Каша без масла, вроде замазки. Хочется пить. Кипятку нет. Раз в неделю выдают маленький стакан мелкого сахару. И это все.

У большинства арестованных есть родные, которые, недоедая сами, посылают продукты и деньги своим близким. Остальные питаются за их счет, получая остатки хлеба, обеда и ужина, а зачастую поддерживаются и посылками. Умереть с голода не дадут.

Не знаю что выдается арестованному на бумаге, я говорю про то, что он получает и уверен, что если бы в Соловки приехала какая-нибудь иностранная делегация, то ей великолепно бы втерли очки. В советской России при осмотрах нужно уметь смотреть, а лучше всего попробовать самому. Но по настоящему, всерьез... Например сесть на Соловки на общих основаниях. Много интересного можно там увидеть, услышать и многому поучиться.

День на Поповом острове кончился поверкой. После нее приносилась «параша» и выход из барака запрещался.

Всего на Соловецких островах сидело около 6000 человек. На Поповом острове было 1500 человек.

Всех сидящих можно разделить на несколько категорий:

Совершенно привилегированное исключительное положение занимали там «чекисты», бывшие сотрудники Г.П.У. Сидели они за «должностные преступления» — воровство, взятки и т.п. Никто из них не работал. Все они занимали различные командные и административные должности. Из них были сформированы войска внутренней охраны, на обязанности которых было конвоирование работающих арестантов.

Тоже в исключительных условиях находились на Соловках «политические», то есть социалисты и анархисты.

Везде, во всем мире есть какое-то общее понятие о политическом преступнике как о лице, делом или даже словом переступившем установленный человеческий закон с целью ниспровержения, или только изменения существующего государственного строя страны, нескольких государств или даже всего мира, во имя блага отдельной группы людей, государства или всего человечества.


Рекомендуем почитать
В краю непуганых птиц

Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".


Наш начальник далеко пойдет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Два товарища

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Чемпион

Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.


Немногие для вечности живут…

Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.


Сестра напрокат

«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».