Двадцать первый: Книга фантазмов - [18]

Стефан Пипан без какого-либо удивления взглянул на своего друга и с серьезным выражением, которое сменило улыбку, игравшую до этого у него на лице, сказал:

— Семьдесят третья.

— Что семьдесят третья?

— Страница. Это написано на семьдесят третьей странице.

— …четвертой… — поправил его Кавай, который все это время держал книгу в руках. — Но это неважно.

— Общая часть начинается на семьдесят третьей. Там, где Нушич описывает и другие надписи на утраченных камнях, — уточнил Пипан, тем самым показывая, что он знает книгу не хуже приятеля.

— Точно! — воскликнул пораженный Кавай.

— Так о чем ты мне хотел рассказать? — оставаясь абсолютно спокойным, снова спросил Пипан.

— Я позвонил Пинтову. Спросил его, правда ли это.

— И что он сказал? Он в свое время вел там раскопки.

— Сказал, что никакого подземного хода нет. Что это выдумка писателя.

— А ты сам-то что думаешь? — в глазах Пипана загорелись озорные огоньки.

— Даже не знаю… А ты что скажешь? — спросил Кавай.

— Ерунда! — произнес Стефан Пипан.

— Значит, и ты так считаешь… — разочарованно сказал профессор Кавай.

— Ерунда то, что сказал Пинтов. Он про это понятия не имеет!

— Да? — оживился Кавай.

— Ход Волчани существует, — архитектор снял очки и наклонился над столиком, чтобы что-то шепнуть приятелю, при этом в нос ему ударил запах ячменя, добавленного в и без того жидкий кофе. — Он там, Климент, это точно.

Профессор Кавай, волнуясь, глядел в маленькие водянистые глаза своего друга.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я спускался туда. Я был в Волчани. Это большой туннель, своды которого выложены из обожженного кирпича, по нему даже человек высокого роста мог бы пройти, не пригибаясь, и еще осталось бы пространство у него над головой…

— Ты был там?! — воскликнул ошеломленный Климент Кавай.

— Да, был и прекрасно знаю этот ход.

— А почему же археологи о нем ничего не знают?

— Потому что они — обычные зазнайки. И потому, что ход нашел я. Не хотел ничего говорить этим хвастунам. Для них это был всего-навсего коридор. А Волчани, дорогой Климент, это нечто большее… Волчани — подземный переход…

Кавай, затаив дыхание, слушал друга, который произносил вслух его предположения и, как выяснилось чуть позже, был готов озвучить его тайные мысли.

— …переход, ведущий неизвестно куда, к чему-то другому.

— К чему? — тихо спросил Климент Кавай.

— По меньшей мере, к спасению человечества, — в запале громко прошептал архитектор Пипан. — Оттолкнемся от самой идеи строителей — соорудить туннель длиною в несколько километров, в котором человек может идти целый час быстрым шагом! Почему бы им было не сделать туннель покороче? Для меня Волчани — это строительная загадка, коридор, предназначенный неизвестно для чего… мистерия, друг мой, переход, ведущий к потусторонней действительности, наша пирамида Хеопса и проекция созвездия Сириуса, наш Критский лабиринт…

— Ты думаешь, что ход разветвляется?

— Не знаю. Я прошел недалеко. Побоялся дальше идти один. Но даже если и не разветвляется, если это просто прямой многокилометровый туннель, он ведет к какому-то выходу. Может, он у монастыря, может, в другом месте. А может, он ведет в… — тут Пипан сделал театральную паузу и снова пронзил приятеля взглядом сквозь толстые и не слишком чистые стекла очков.

— Ведет куда? — в нетерпении спросил профессор.

— В иное время! — торжественно прошептал Пипан.

— В лучшее время! — поддержал мысль Кавай.

— В лучшее? Это у нас-то? В это мне как-то не верится, — вдруг громко сказал Пипан, тон его голоса сильно изменился, на лице снова появилась ироничная улыбка. — Впрочем, кто знает, кто знает… Я никогда не закрывал окна и двери для необычного и непостижимого. И еще — вот что, дорогой Климент. Волчани — единственный ход у нас, но не в мире.

Профессор Кавай в изумлении поглядел на Пипана, предпочитавшего современное направление в архитектуре, а при этом углублявшегося в прошлое и изучавшего загадки древности.

— А мне, Стефан, — с трудом промолвил Кавай, — мне ты бы показал переход?

Пипан снял очки и посмотрел на него своими умными и хитрыми глазками.

— Ты — не как они, — усталое, испещренное морщинами лицо Пипана вновь оживилось. — Когда ты хочешь, чтобы мы поехали?

— Немедленно! — ответил Кавай. Напряжение наконец-то оставило его, и он радостно улыбнулся.

— Немедленно? Так скоро я не могу. Я должен сдать один материал для факультетского проекта. Давай поедем в следующий выходной, — допил кофе и, казалось, закончил на этом разговор Стефан Пипан.

— Нам долго придется искать? — не сдавался Климент.

— Нам нужно будет взять ключ и войти в один из домов около церквушки Святого Климента.

— Это значит, что…

— Не сейчас. О деталях я расскажу тебе по дороге, — сказал Пипан и наклонился, чтобы взять купленное на рынке. Весело добавил: — За кофе платишь ты.

— И за бензин, и за ночевку, и за… — продолжил Климент Кавай, охваченный энтузиазмом, всеми фибрами своей души чувствуя, что находится на пороге великого открытия, веря, что Волчани — это ход, ведущий к чему-то важному не только для него, что это путь к спасению, чего он желал своему родному городу, своей стране, ее столице, которую он больше уважал, чем любил, но прежде всего — своему народу, своему языку, который он с таким рвением, самоотверженностью и тщанием изучал всю свою жизнь, в конце концов, всем хорошим людям, разным по национальности и вере, испокон века вместе жившим на этих просторах…