Двадцать минут с ангелом - [2]

Горит молодая тонкая сосна, полыхает в жадном, трескучем огне нежно-зеленая хвоя. Потом огонь исчезает, но перед глазами зрителей – изуродованное черное дерево.

Тридцать седьмой год косил людей налево и направо. Валентин Вампилов, отец драматурга, был арестован и расстрелян. Сначала Валентина Никитича убьют, а после в казенной бумажке сообщат, что не по закону казнен.

Глаза юного Вампилова. Крупно, непременно крупно!

"Саша никогда не говорил об отце, разве что лишь с самыми близкими друзьями, – писал литератор Марк Сергеев. – Но жизнь нет-нет да и напоминала сыну незаконно погубленного человека об отце, жестоко и безжалостно. Не оттуда ли, не от этих ли переживаний в характере Александра Вампилова такая ранимость, такое беспощадное чувство справедливости и несправедливости?"

Проходят фотографии матери, Саши, других детей семьи.

Мать Вампилова, Анастасия Прокопьевна, была истинным другом своему сыну. Она вспоминала: "Саша родился в 1937 году. Это был год, когда исполнилось 100 лет со дня смерти Пушкина. И имя ему дали в честь великого поэта – Александр. В моей семье Саша был младшим и, разумеется, был любимцем своих братьев и сестер. Рос спокойным ребенком, очень любознательным. Еще в раннем детстве любил книги. И читали ему много бабушка и старшие дети. Был очень впечатлительным…"

Сцена, которую рабочие готовят к спектаклю. Потом – мальчик, похожий на Витьку – героя рассказа "Солнце в аистовом гнезде"; он широко открытыми глазами смотрит на сцену. Мельтешат лица других детей.

Однажды в Кутулике был выездной спектакль Иркутского драмтеатра, и рассказ молодого Вампилова "Солнце в аистовом гнезде" повествует о переживаниях маленького Витьки: его и других детей не пускают на спектакль и отправляют спать.

Непонятные действия, движения на сцене, все в синем свете, туманно, таинственно. Лицо мальчика, – его губы вздрогнули, рот приоткрылся.

Отрывок из рассказа: "В половине одиннадцатого Витька сбежал со своей постели и через минуту занял место у окна, среди таких же, как он, готовых зареветь от любопытства зрителей. Витька прильнул к стене клуба. В зале было темно, а на сцене он увидел необыкновенный стог, необыкновенного человека, необыкновенное ружье. Человек вел себя необыкновенно. Все это было освещено необыкновенным ядовито-синим светом. И Витькино сердце запрыгало от предчувствия чуда…" "Обратите внимание, – восклицает Марк Сергеев, – на это слово "необыкновенный", которое в коротеньком отрывке звучит пять раз! И не кажется нам лишним! И ни у какого редактора не поднимется рука заменить его синонимом по газетному обычаю. Потому что приезд театра в дальнее село в те годы и в самом деле было необыкновенным чудом. Потому что детская вера в чудо, в то, что солнце непременно сядет рано или поздно в аистовое гнездо, неисчерпаема…"

Мужчина охватывает свою голову ладонями.

"Опять мне мерещится тоннель! И кто-то вошел в него. Вампилов? А может, я сам? Тоннель сведет меня с ума. Не Вампиловым ли я себя воображаю? Стоп, стоп! Надо писать, надо работать!.."

Пишет: "Не тогда ли залетела в Сашино сердце искорка любви к театру? Наверное, именно эта любовь была счастливой и скорбной одновременно причиной его поступления на филологический факультет университета. Почему скорбной? Потому что начался долгий, изнуряющий, полный загадок и неожиданностей путь в тоннеле.

"Прощание в июне", – какое грустное и загадочное название у пьесы, а ведь она всего лишь анекдот! Молодой человек заканчивает университет, полюбил девушку – дочь ректора его ВУЗа. Простенькими, скорее избитыми приемами Вампилов направляет Колесова к развилке дорог, и он должен определиться – по которой идти. Примитивно? Неталантливо? Так спрашивают многие".

Мужчина подходит к окну. Взволнованно поглаживает подбородок. Подгоняемые припускающим дождем, торопливо идут люди.

"Странно, я мог ругать, критиковать эту пьесу вместе со многими, прикапываться к каким-то неудачным, неопытным деталям, но… но теперь не могу. Не могу, Александр Валентинович! Потому что она меня все же волнует и тревожит. Она живет во мне. Может, потому что и мою молодость тоже когда-то хотели сломать? А может, все же сломали, ведь неспроста я чувствую себя Зиловым? А может, и тебя, Александр Валентинович, сломали? Не дали тебе развиться до чего-то великого, всемирного, целостного? Слишком добрым и робким мальчиком был ты как драматург! Как и в детстве, до конца своих дней верил ты – солнце сядет в аистовое гнездо. Не село!.. Надо работать, черт возьми!"

Пишет: "Из неясных грязновато-серых очертаний появляется лицо Репникова.

КОЛЕСОВ. Владимир Алексеевич! Я пришел сюда с надеждой, что вы меня поймете…

РЕПНИКОВ. Все, Колесов. Разговор окончен! Вы не пришли сюда – нет, вы ворвались, по своему обыкновению! И не с просьбой, а с требованием! Да знаете вы, как называются подобные визиты?

КОЛЕСОВ (тоже вспылил). Не знаю. Я пришел к вам с просьбой, но унижаться перед вами я не намерен. И если вы меня не понимаете, то это вовсе не значит, что вы можете на меня кричать.

РЕПНИКОВ. Так! Надеюсь, вы не будете меня душить. Здесь! В моем доме!..