Двадцать лет в батискафе - [25]

Впрочем, соблазнительность самой идеи тесного контакта с Японией, такой высокоразвитой и такой далекой страной, и желание продемонстрировать японцам батискаф заставили меня на время забыть о трудностях подобного предприятия. Мы поднялись на борт «ФНРС-ІІІ». Даже беглый осмотр сферы из­бавляет от необходимости пускаться в длинные объяснения и сразу дает представление о возможностях батискафа. Господин Сасаки, принимавший участие в переводе книги, в которой мы с Вильмом описывали младенчество «ФНРС-III», прекрасно знал батискаф — я сразу это заметил, — и разговор наш при­нял более конкретный характер. Сфера показалась ему про­сторнее, чем он ожидал, возможно, потому, что кабина «Куросио» была еще теснее, чем наша. Я показал ему свои научные приборы, в то время весьма примитивные, и он спросил, можно ли установить в сфере прибор для изучения течений, над созданием которого он тогда работал. В ответ на встречный вопрос он уточнил, что ему потребуется протянуть только два электропровода.

Затем мы поговорили о возможностях создания приборов, обеспечивающих непрерывную регистрацию температуры мор­ской воды за бортом. Наличие свободных жил в кабеле как будто позволяло оснастить батискаф такими приборами, о чем я и сообщил своему гостю.

Обедали мы в военно-морском клубе, а потом я пригласил профессора к себе на чашку кофе. Едва ступив в гостиную и познакомившись с моей женой, он вытащил из кармана какую- то коробочку.

— Подарок,— объявил он.

В футляре на подушечке спала великолепная жемчужина, своей округлой формой напомнившая мне мой батискаф; мо­жет быть, поэтому мне показалось, что этот подарок — доброе предзнаменование. Всю вторую половину дня мы проговорили о будущей экспедиции.

Профессору хотелось отправить в подводные экскурсии нескольких своих коллег, и я безуспешно пытался убедить его в том, что для серьезных исследований каждому из них при­дется совершить не одно, а серию погружений. Ведь первое по­гружение в батискафе — это, как правило, не более чем мало­приятное знакомство с ним. Между тем идея профессора Сасаки заключалась в том, чтобы как можно большее число представи­телей различных отраслей науки получили представление о воз­можностях батискафа.

Но едва простившись со своим гостем на платформе тулонского вокзала, я понял, что все это — несбыточные мечты, слишком заманчивые для того, чтобы оказаться осуществлен­ными. В те дни мне нередко приходилось принимать у себя ученых, которых приводила ко мне любознательность, и я скоро позабыл о профессоре Сасаки. Через несколько недель после его визита из Парижа мне передали официальный ответ министерства на просьбу японского океанографа. Условие, по­ставленное министерством, было, на мой взгляд, невыполни­мым: они хотели, чтобы Япония взяла на себя все расходы, связанные с экспедицией; но я знал, что профессор Сасаки располагал лишь весьма скромными средствами.

Почему, собственно, в самолете на обратном пути из Пор­тугалии мысли мои обратились к этой неудавшейся затее и я принялся грезить о тихоокеанской флоре и фауне? Вероятно, это было предчувствие, потому что несколько месяцев спустя я получил письмо из Японии. Вскрывая его, я не рассчитывал на интересные новости, но оказалось, что профессор Сасаки привлек к своему проекту внимание многих коллег из универ­ситетов Токио и Нагои, и они сформировали Японский коми­тет по использованию батискафа. Одна из крупнейших газет Японии, «Асахи Симбун», предоставила в распоряжение Комитета несколько миллионов иен для финансирования экспедиции. «Нам остается только,— писал профессор Сасаки,— разра­ботать план работ и сделать все необходимое для того, чтобы экспедиция состоялась в 1958 году».

После этого между Тулоном и Токио установилась регуляр­ная переписка. Опускаю детали, относящиеся непосредственно к организации экспедиции. Если при подготовке нашего португальского похода я имел возможность слетать в Лиссабон и урегулировать все вопросы на месте, то на этот раз даже в краткосрочной командировке в Токио мне было отказано за недостатком средств.

Таким образом, на 1957 год у нас была двойная задача: выполнить намеченную программу погружений и одновремен­но, ввиду предстоящей японской экспедиции, ускорить осна­щение «ФНРС-ІІІ» научным оборудованием. С помощью господина Бруарделя, специалиста из Института океанографии, мы оборудовали батискаф батометрами — приборами для взятия проб забортной воды. У профессора Пиккара при создании «Триеста» была идея использовать для этой цели стальную трубку, проходящую внутрь сферы, мы же решили использовать плексигласовые батометры, расположив их на корпусе, поплавка; управлялись они с помощью дистанционного электромагнитного устройства. Конструкция оказалась удачной и в дальнейшем не доставляла нам никаких хлопот.

А вот устройство для непрерывной регистрации давления, температуры и прочих параметров, разработанное Бруарделем, оказалось слишком громоздким — словно в отместку за удач­ную конструкцию батометров. Оно состояло из 16-миллиметро­вой кинокамеры, помещенной в вершине конического светонепроницаемого кожуха — блензы и нацеленной на шкалы приборов и циферблат часов. В конце концов решение этой проблемы нашел бывший участник полярных экспедиций господин Мартэн — физик, прошедший конкурс на замещение долж­ности руководителя лаборатории батискафа. Конкурс этот был объявлен ФНРС, когда стало ясно, что из простого наблюда­тельного пункта батискаф превращается в настоящую научную лабораторию. Для регистрации показаний измерительных при­боров Мартэн приобрел электронный потенциограф, который линиями разных цветов вычерчивал на ленте кривые измере­ний шести параметров одновременно. Установка этого аппара­та, более компактного, чем камера Бруарделя, доставила нема­ло хлопот девиаторам тулонской базы: дело в том, что потен­циограф создавал сильное магнитное поле, искажавшее показа­ния бортового компаса. Чтобы уничтожить девиацию, компас, пришлось установить в шахте, и пилот батискафа должен был следить за его показаниями через иллюминатор, что было до­вольно неудобно.