Двадцать лет в батискафе - [15]

Не обошлось, конечно, без инцидентов. Один из аквалангис­тов случайно замкнул батарею, отчего сработал электромагнит, удерживавший балласт в бункерах. Если бы запасливый Вильм не погрузил в свое время целую тонну дроби на борт «Эли Монье», пришлось бы нам всем — и журналистам в том чис­ле — возвращаться в Дакар. На надувных лодках мы в не­сколько приемов перевезли на борт батискафа дополнительный балласт.

Наконец я затягиваю последние гайки на задраенном люке, а Вильм занимается обычной проверкой оборудования. С борта «Эли Монье» просигналили, что надувные лодки отвалили от батискафа.

— Пошли?

— Пошли.

Мы давно научились обходиться без лишних слов; за спи­ной у нас было немало трудностей, бывали и радостные мину­ты, и мы понимали друг друга без слов. Судьба наша была в наших руках: пока мы на поверхности, четырехкилометровый слой воды отделяет нас от опасной цели. Одно движение ру­ки — и батискаф пойдет на погружение. Мы вполне доверяли «ФНРС-ІІІ», и не страх заставлял нас медлить; просто эти се­кунды сами по себе были для нас наградой за долгий труд. Сколько лет мы их ожидали! Да и любопытство одолевало: первыми спуститься в сокровенные глубины — шутка ли! Что мы там увидим? Наверное, ничего особенного.

Задраены люки, заполнена водой входная шахта, батискаф погружается. Погружается и радиоантенна, и в динамике за­молкает голос нашего товарища. 10 часов 8 минут. Мы заняты теперь исключительно наблюдением за приборами и — через иллюминаторы — за морем. Ползет вверх стрелка глубиноме­ра: 40 метров, 50... За иллюминатором наступает ночь. Ско­рость погружения достигает 30 сантиметров в секунду или, иначе говоря, примерно 1,1 километра в час. Нам, собственно, торопиться некуда. В нашем маленьком шаре все спокойно. Ба­тискаф кажется неподвижным. Тишину едва нарушает успокои­тельное шипение кислорода в редукционном клапане. Несколь­ко лампочек освещают пульт управления и шкалы измеритель­ных приборов. Мы по очереди переодеваемся — наша одежда промокла во время перехода на надувной лодке, но мы предусмотрительно захватили с собой сухие вещи. За иллюминатором движется планктон со своим обычным кортежем из креветок и сифонофор. В 11 часов 30 минут глубиномер показал 2000 метров. Чтобы замедлить погружение, сбрасываю тонну балласта: четыре бункера с дробью опустели в течение каких-нибудь полутора минут. Мы уже побили свой прежний рекорд, но пока не видим ничего нового: все тот же планктон и те же симпатичные розовые креветки, вычерчивающие в свете наших прожекторов поблескивающие узоры.

Полдень. Глубина — 3000 метров. Передаю сообщение по гидроакустической связи, но ответа не получаю: наш миниа­тюрный приемник пока еще далек от совершенства. Сбрасываю еще тонну балласта. «ФНРС-ІІІ» застывает на месте. Скорость погружения — ноль. Температура воды за бортом 5°, темпера­тура бензина в поплавке 13°. Через несколько секунд бензин охладится, и батискаф снова пойдет вниз. Проверяем все стыки и сальники. Небольшая течь обнаруживается только в одной из трубок глубиномера; время от времени с глубиномера срывается капля масла, падающая прямо на голову сидящему возле иллюминатора. Пусть неудачник плачет!

12 часов 27 минут, глубина — 3300 метров. Немного спус­тя — 3500. Мы внимательно следим за приближением дна и регулируем скорость погружения, время от времени сбрасывая небольшие количества дроби. Мне бы не хотелось, чтобы «ФНРС-ІІІ» погрузился в ил, как это случилось с «Триестом» в Адриатике. Давление воды — 380 атмосфер. Эхолот не работает. Испортился? Нет, просто он устроен так, что начинает ра­ботать, когда до дна остается 200 метров; по-видимому, пока что дно еще слишком далеко.

И вот перо эхолота как будто коснулось бумажной ленты; да, легкий след. Приглядываюсь повнимательнее, жду. Да, вот уже образуется сплошная линия. Сомнений нет — приближаем­ся ко дну. Засекаю время: 12 часов 55 минут, до дна 200 метров. Обмениваемся несколькими короткими фразами

Вильм не отрывается от иллюминатора; я снова уменьшаю ско­рость. Вместе с бензином вес батискафа — около 90 тонн, его Отрицательная плавучесть должна составлять около 20 кило­граммов. Наступает волнующий момент. Часы показывают 13 часов без нескольких секунд, приближается время сеанса связи. Глубина по моим расчетам 3920 метров. Товарищи на­верху, конечно, с нетерпением ждут наших сообщений. Без ко­лебаний передаю: «V-40», что означает: «На борту все в поряд­ке, глубина 4000 метров». Неважно, что на самом деле мы до­стигнем этой глубины лишь через несколько минут. Эхолот показывает 40 метров, потом 30.

— Вижу дно! — сообщает Вильм.

Заглянув в иллюминатор через его плечо, я тоже вижу по­степенно приближающееся беловатое пятно. Батискаф останав­ливается, уравновешенный гайдропом. Три года трудов привели нас в этот уголок нашей планеты, на дно, покрытое, видимо, мелким песком и усеянное ямами и холмиками, природа кото­рых пока остается нам неизвестной. Сколько тайн еще пред­стоит раскрыть! В 13 часов 30 минут снова передаю: «V-40— V-40». Радость наша не знает границ, но вслух мы ее не выра­жаем. В 1954 году я написал следующие строки по поводу открывшегося нам зрелища: „...мы добрались до нее, до нашей надежной, твердой, верной земли. Она избавила нас от неопределенного чувства тревоги, которое с самого начала погруже­ния давило на нас, несмотря на всю нашу подготовку. Хотя ни один из нас не говорил об этом вслух, во время спуска мы оба чувствовали себя подавленными: ведь стены мрака, меж кото­рых мы метр за метром скользили вниз, скрывали враждеб­ный нам мир, пусть даже и отделенный от нас стальным корпусом».