Два завоевателя - [128]

— Если что-то подобное случилось, я никогда не прощу себе.

Вдвоем они быстро подтащили лодку к острову, сели в нее и, умело работая веслами, поплыли к хибарке перевозчицы. Пол даже головой покачал — его хранила небесная сила! Что бы случилось, если бы он пристукнул старуху. Теперь — чепуха! Стоит послушать ее храп и принюхаться — в нос таким перегаром шибанет, что никаких сомнений не останется.

Теперь можно было не спеша обмозговать положение. Пол был уверен, что ни одна из этих монахинь не может быть той, которую он ищет. Бард показал ему, как выглядит Карлина, — портрет, конечно, романтизированный, поэтический, предупредил он, созданный семь лет назад. Однако лицо запомнилось. Кроме того, мрачно подумал Пол, у них с Бардом есть общая черта — им нравились одни и те же бабы. Бард, правда, строго-настрого запретил ему даже думать об этом — Карлина единственная, кто ему нужен. Пол уже наловчился проникать в мысли двойника и вынужден был согласиться: этот вопрос был пунктиком Барда, так что в этом его лучше не задевать.

Однако вопрос этот был слишком серьезен, чтобы вот так, второпях, решать его. С другой стороны, спешить тоже некуда, убежище надежное, информации почти нет — не лучше ли пересидеть здесь, понаблюдать за этими выжившими из ума святошами? И конечно, поразмышлять…

Что, если обмануть эту девицу, предстать перед ней в образе Барда — что ему эта подмена даст? Или, может, в этом случае он неожиданно нарвется на такое же презрение и отвращение, какое Мелисендра испытывает к отцу своего ребенка? Лучше уж предстать в своем истинном обличье и в союзе с Карлиной обрушиться на Барда. Заключить, так сказать, джентльменское соглашение: мне свободу и Мелисендру, тебе твой монастырь. Вспомни-ка, что Бард рассказывал о ней — здесь ошибиться нельзя, промашка может стоить головы… В детстве между ними существовала сердечная привязанность — так, по крайней мере, уверял Бард. Потом их обручили, и только жестокость и самодурство отца Карлины надолго разлучили их. Это была версия Киллгардского Волка. Разрази меня гром, подумал Пол, но факты буквально вопиют против подобного объяснения. Трудно поверить, чтобы невеста — или, как они здесь называют, нареченная — сбежала от милого в монастырь. Ладно бы при жизни отца! Потом у нее было столько возможностей вернуться. Детская привязанность — не более чем самообман… С первого взгляда видно, что здесь не лагерь строгого режима. Если бы хотела сбежать к жениху, давным-давно подогнала бы лодку к острову, добралась до берега и была такова.

Значит, выдаем себя за Барда — ее можно обмануть, они столько лет не виделись. Но как обмануть Мелисендру, ведь она его знает как облупленного. Ладно, с Мелисендрой после разберемся, и Карлину можно вокруг пальца обвести — судя по воспоминаниям Барда, они и поцеловались всего два раза, и то женишку пришлось долго уламывать невесту. И все-таки это был очень перспективный вариант. Заполучив Карлину, владелец имени Барда может делать все, что ему заблагорассудится. В любом случае устранить Барда не составит труда, а это прямой путь к свободе, независимости… К короне…

В общем-то против этого плана нет возражений. Кроме одной маленькой закавыки… Этот пустячок касается его. Точнее, Мелисендры… Если он позволит себе так поступить с ней, у нее окажутся развязаны руки, она в момент может выдать его. На это, если откровенно, Полу было наплевать, куда страшнее потерять саму Мелисендру. Эта истина открылась ему сразу, просто и до конца. Собственно, ему нужны только Мелисендра и свобода. Полу стало ясно, что все интриги, коварства, заговоры гроша ломаного не стоят, и он находится в начале пути, в преддверии первого шага, сделав который свяжет себя по рукам и ногам. Но, выбрав Мелисендру, свободу, он наденет на себя гирлянду цветов, за которыми, конечно, придется усердно ухаживать, но это будут заботы радости, счастья… В противном случае он собственной рукой оплетет себя веригами. Сколько магов можно одолеть, сгибаясь под их тяжестью? Быть королем в варварской стране! Надо быть сумасшедшим, чтобы добровольно — тем более ценой крови — взвалить на себя это бремя. Превратить жизнь в ежеминутное ожидание смерти, удара из-за угла, забыть о доме, не слезать с седла. Это по душе Барду, он так воспитан, готов сражаться и день и ночь, а у Пола скоро наступит похмелье. В конце концов, войны ведутся ради чего-то. Ради мира… Скажем, вынесет он эти тяготы — военного таланта ему не занимать, это подтвердила кампания против Серраиса, — наступит мир, и на его плечи ляжет забота по обустройству этой разоренной земли? Боже упаси… Что, они ему родные? Что, это его дом? Какого черта он должен ломать голову над величиной налогов и дорожных тарифов, которые следует вводить с целью подъема хозяйства! От одних этих слов у Харела зубы заломило. Он и с этим справится, но зачем? Эти варвары все-таки наивные люди, и в силу этого их можно склонить к нормальной жизни, убедить, что худой мир лучше доброй ссоры, но победа никогда не будет окончательной. Всегда можно ждать подвоха — какого-нибудь религиозного фанатика, например, который, одурев от молитв, поднимет знамя священной войны. По-другому быть не может… Тот же Бард! Он искренне верит, что Пол спит и видит, как помочь ему в завоевании Сотни царств.