Два Яна - [3]

Один из лейтенантов проговорил морщась, дергая левой щекой — тик:

— У нас нет, конечно, недостатка в боеприпасах, господин майор. Но стоит ли тратить заряд на такую развалину?

— Он не снял шапки, — отчеканил майор. — Перед ним стоят господа офицеры германской армии, а он сидит, как Будда в храме. Он не благоволит встать и нагнуть свою паршивую плешь, вшивое величество.

Рука протянулась опять. На этот раз Яну уже не казалось: не указательный палец, а настоящее дуло.

Майор известен был не только в полку, но и в дивизии как первоклассный стрелок. Старик упал лицом вниз, в лужу перед завалинкой, после первого же выстрела.

На выстрел из домов, из дворов показались люди. Они выглядывали с крылец, из-за калиток. Несколько человек спеша, наперегонки пошли к месту, где упал старик.

— Переводчика! — отрывисто скомандовал майор. — И пусть сгонят сюда этих… что высунули рыла из своих свинарников.

Команду передали по улице вверх. Ковыляя, подпираясь тростью с серебряным женским бюстом вместо набалдашника, подволокся к майору седой мужчина в полувоенном костюме. Переводчик. В полку знали: эмигрант из бывших царских офицеров, ранен в ногу во время гражданской войны. Майор кивнул в сторону избы, у которой кучка колхозников, таких же старых и сгорбленных, медлительно и натужно подымала на завалинку труп.

— Объявите им, что он получил должное за неуважение к германской армии. Он нагло не снял шапку.

Переводчик заговорил. От завалинки отозвался голос. Три слова всего. Коротких и звонких, как удары. Удары именно: голова переводчика мотнулась, как от пощечины. На этот раз не один только майор нащупал рукой рукоять пистолета.

— Что там еще? Что он сказал?

— Он был слеп, — ответил переводчик.

Три слова по-немецки прозвучали еще короче и резче: «Er war blind».

— Слепой, он сказал, господин майор. Он не мог, стало быть, видеть…

Офицеры переглянулись. Кое-кто потупился, кое-кто нахмурился. Но майорские плечи поднялись небрежным и брезгливым пожатием.

— Ха-ха! Вздор! Даже если бы он был слепой, он должен был увидеть. Но, в общем, чорт с ним. Пусть уберут эту падаль.

Капитан, командир Яниной роты, взял под козырек.

— Разрешите разводить людей по квартирам?

Майор оглянулся вверх по улице.

— Полковник приказал подождать. Там…

Он наклонился и прошептал несколько слов. Ян не смог расслышать. Но капитан сдвинул брови, глянул на небо, заволоченное облаками. Сумерки уже падали на землю.

— Чорт знает что… Неужели нельзя ограничиться тщательным обыском?

— Хо! — засмеялся злым смешком майор. — На этот счет большевики прошли хорошую школу. Царская охранная полиция славилась на весь мир, но и она ничего не находила обычно при обысках.

— Адъютант идет, — показал глазами один из офицеров. — Сейчас мы узнаем.

Адъютант, подойдя, откозырял майору тем особым, точным по уставу, но небрежным и неуважительным по существу, жестом, которым обычно отдают честь адъютанты командиров крупных частей. Он доложил что-то, майор кивнул, и офицерский круг сразу рассыпался: ротные и взводные торопливо разошлись по своим местам.

— Смирно! Равняйсь! Шагом марш!

Майор повернулся и пошел стороною, вдоль изб, вверх по улочке, интимно и искательно взяв адъютанта под локоть.

Ян еле сдержал проклятие. Он взнес левую ногу и так ударил первым шагом о землю, что подошва наверное бы отлетела, если бы не была подкована железом.

Старик лежал на завалинке. Ему сложили руки, но глаза не задернули веками, как делают всегда, когда человек умрет; они так и остались широко раскрытыми, спокойными, даже смерти не удивившиеся, мраком окутанные глаза.

Но солдатские ряды шли, шли, шли мимо, шеренга за шеренгой, не оглядываясь, не обращая внимания на лежавшее со скрещенными на груди руками тело. Убитый слепой старик — великое дело! Три месяца войны, и в каждой деревне не один, десятки были повешенных и убитых. Солдаты тщательно отбивали шаг и заранее уже подтягивались, ожидая команды «смирно»: в конце улицы, на правой стороне, у каменного двухэтажного здания школы стояла легковая машина полковника и около нее группа офицеров. Полковник — жесткий строевик, и если мимо него пройти без должной выправки, лучше было бы на свет не родиться: житья не будет.

Капитан на ходу круто обернулся к шагавшим за ним шеренгам и, отступая задом, картинно колыша стан, крикнул:

— Смирно! Глаза налево!

Налево? Он ошибся? Начальство не на левой, на правой стороне. Капитан явно забыл, что он идет спиною вперед. Не только Ян понял так, вся его шеренга дружно повернула головы вправо.

— Налево! Скоты! — бешено крикнул полковник. — Десять суток ареста каждому!

Головы мотнулись в обратную сторону. Но не только Ян — вся шеренга заметила в тот момент, когда она повернулась к полковнику: по фронтону двухэтажного здания, высоко, вдоль самого карниза, крупными — от крыши до окон — черными, четкими буквами было написано в три строки на чешском, польском и немецком языках:

Помни о Танненберге!

II

Батальон прошел за Меленки километра три, потом свернул на голое, горелыми колючими стеблями ощетиненное поле: здесь приказано стать биваком. Левее, ближе к деревне, стали австрийцы, по правую сторону дороги — мадьяры.