Два товарища - [28]
Когда лодка подошла ближе, Костя разглядел парусиновую палатку на берегу, возле нее — сходни, кое-как переброшенные с берега на три-четыре сваи, у сходней — катер, а на берегу — того самого офицера, который задержал лодку. Впрочем, катер ушел, не дожидаясь лодки. На берегу остались два солдата.
Сойдя на берег, Костя сызнова принялся объяснять конвоирующему его солдату, что они — «молдаванешти… камса… мамалыга ну (нет), кушать да — хочется». Солдат слушал с выражением полного равнодушия, почесывал нос и так же точно, как тот, с можары, смотрел не на Костю, а на Славу, вернее — на Славины новые башмаки, которые тот, на свою беду, надел.
Башмаки следовало считать погибшими. Но Слава упрямо не желал этого ронять. Тогда солдат, весело блестя черными, будто покрытыми лаком, глазами, ухватил Славу за ногу, и не понять его уже было нельзя.
Слава вскипел и, кажется, готов был вступить в драку. Костя предостерегающе потянул его за рукав. Пришлось, кроме башмаков, отдать нарядные носочки, которые тоже приглянулись солдату, и — что хуже — складной нож, обнаруженный солдатом в кармане Славы.
Два других солдата, привлеченные видом добычи, взялись за Костю. Потные, нечистые руки обшарили его карманы, ощупали штаны, сношенные парусиновые туфли. Впервые он понял, почувствовал всю унизительность бессилия.
Солдаты отобрали у него новый кавказский поясок и плоскую коробочку из пластмассы, в которой он прежде держал марки, а теперь бережно хранил уцелевшие спички. Костя нагнулся было подобрать высыпанные солдатами спички, но почувствовал удар кулаком в спину и окрик: «Молдаванешти!» — и еще какие-то слова и грубый смех.
Их обобрали, прогнали в тычки. Вот и все, весь результат их затеи. И лодка потеряна.
Мальчики шли не оглядываясь, чтобы не видеть потешающихся над ними солдат. Они поднялись на бульвар, сели на скамью и лишь теперь могли обдумать свое положение.
«Положение ясное, — считал Костя: — нужно убираться подобру-поздорову, пока последние штаны не сняли». Однако Слава, к которому вернулась его рассудительность, заявил, что как бы там ни было, а они — в городе и обязаны этим воспользоваться. Или Костя забыл о своем предложении: найти Михайлюка?
Костя сердито задвигал бровями.
— Идем, — сказал он. — «Забыл»… выдумаешь тоже!..
Они миновали пустой бульвар с заколоченным газетным киоском и увидели солдат, марширующих по улице в направлении горсовета. Костя мысленно начал считать солдат, но сбился со счета, потому что показались пушки. За батареей из четырех пушек прогромыхали две полевые кухни, несколько грузовиков и прогарцевал на лошади, офицер.
У Кости чесались руки. В кармане у него лежала записная книжечка, но он не решился записать: как раз попадешься. Отряд скрылся, а Костя и Слава продолжали идти в том же направлении, к горсовету.
Вот и горсовет. Над ним висит пестрый незнакомый флаг, у входа стоит часовой, а перед входом жмутся в кучку несколько женщин. Среди них Костя узнал молочницу, у которой Федосья покупала молоко. Пока мальчики разглядывали все это, женщины расступились, торопливо уступая кому-то дорогу. Переваливаясь с ноги на ногу, к горсовету шел не кто иной, как Данила Галаган, гробовщик, грабивший в опустевших домах. Теперь на рукаве у него была повязка и держался он важно, как начальник.
— Продался… Вот негодяй! — возмущенно прошептал Слава.
— Ничего удивительного, такие им и нужны, — отозвался Костя и вздрогнул.
Мимо него, по ту сторону забора, из-за которого они со Славой выглядывали, проковылял человек в рваном балахоне и в засаленной грязной-прегрязной бараньей шапке, надвинутой на самые глаза. Он прошел совсем близко, и в ту же минуту Костя и Слава — оба разом — узнали его. Это был Семенцов.
Неожиданная встреча с человеком, о котором они столько думали, обрадовала товарищей и одновременно напомнила об опасности, подстерегающей здесь на каждом шагу: Семенцов не зря так вырядился! Незачем им шататься по городу и глазеть по сторонам. Их дело — отыскать Михайлюка.
Задами, переулками Костя и Слава добрались до городской окраины, где, по словам Кости, жил Михайлюк. На этот раз им повезло: пристанский сторож был дома. Он сидел на завалинке, положив рядом с собой костыли.
Ребятам он не удивился, как не удивлялся, должно быть, ничему теперь. Его густые клочковатые брови были низко опущены на глаза, он сидел будто спал. Но не спал: все видел, помнил и ребят сразу вспомнил, повел их, опираясь на костыли, через хату в темный чуланчик, куда принес им молока и хлеба. Впервые за эту неделю наелись они досыта, вкусно и еще оставили краюшку про запас.
Все бы хорошо, если бы не странное молчание Михайлюка. Как ни старались мальчики дать ему понять, что они хотят бороться с фашистами, как ни выпытывали, где найти надежных людей, — Михайлюк словно не слышал или не понимал, о чем речь. А на вопрос, что же им, Косте и Славе, теперь делать, ответил нехотя, что подумает, пусть пока посидят в чулане. Михайлюк чуть приподнял брови, показав выцветшие, угрюмоватые глаза.
И взгляд его, и его предложение не понравились Косте. Уж не замыслил ли он недоброе? Что он за человек? Ведь они его почти не знают… Костя тут же решил испытать Михайлюка и спросил:
