Два рассказа - [3]

Отправляясь из Софии, я прихватил веревочную лестницу с крючком на конце, рассчитывая забраться в дом через окно второго этажа. Но мои приготовления оказались напрасными. Стула в комнате не оказалось. Кто-то oпередил меня. Я свернул лестницу и запихнул ее в багажник. Ощущение было такое, будто меня обокрали, и это чувство не покидало меня, пока я поднимался по тропинке. Огромная луна поднялась над горой, тени деревьев путались у меня под ногами. От тишины, от загадочных летних сумерек, от мрачноватости окружающей природы исходило что-то таинственное. Шепот листьев обострял мои чувства. Подходя к крыльцу, я щелкнул карманным фонариком и остолбенел: перед дверями стоял тот самый стул! На прогнившем сиденье лежала потемневшая фотография. Уж не друзья ли решили подшутить надо мной? Но никого же вокруг! Я вошел в комнату и запер дверь.

С фотографии на меня смотрело миловидное личико девушки, белая вуаль прикрывала ее волосы. Были традиционный белый восковой цветок и ожерелье из золотых монеток. Невеста была снята сидевшей на этом самом стуле! Рядом стоял жених, в галстуке, с цветком над карманом. Выглядел он старше невесты, во взгляде, обращенном к ней, в наклоне головы чувствовалась радость влюбленного. Рука его терялась за ее спиной, наверно, лежала на спинке стула. У него был высокий лоб и сросшиеся на переносье брови. На обратной стороне фотографии я прочитал: «Ганке, чтобы меня помнила. Пенчо». Почерк канцелярский, разборчивый. А на картонной рамке крупные печатные буквы: «Г. К. Дервишев. Фотограф».

Ночью я внезапно проснулся. Кажется, разбудил меня чей-то голос. Я приподнялся на локтях, но вокруг все было тихо. Встал, выглянул за дверь и обнаружил, что стул сдвинут. Да, это становилось занимательным. Меня кто-то явно разыгрывал.

На другой день я спустился в корчму, но на все мои вопросы сельчане отвечали прежним пожатием плеч. Наконец мне посоветовали разыскать дядю Дянко, водопроводчика.

К вечеру я его нашел.

— О каком стуле ты говоришь?

— Из заброшенного дома, — объяснил я.

— Не знаю. Какое мне дело?

В тот день я рано вернулся домой. Снова фотография, миловидное лицо невесты и слова: «Ганке, чтобы меня помнила…» В них звучала какая-то тайна. «Чтобы помни-ла…» Значит, разлука, размолвка, неясная надежда. «Чтобы помнила…»

Поставив фотографию к лампе, я взял книгу и услышал стук в дверь.

— Готов поспорить, что ты не ждешь меня! — сказал вошедший.

Но кто пришел-то? Артист! Он прихрамывает, тень его прыгает на стене. Уловив мое удивление, он объяснил: вашел в корчму, услышал, что я здесь, в деревне, вот и заглянул.

— С приездом! — говорю я и показываю на стул возле очага.

Артист молча протягивает к огню руки.

— Голоден? — спрашиваю.

— Нет. Но если есть что-нибудь пропустить — с удовольствием!

— Посмотри в той бутылке.

Он берет бутылку со сливянкой и наполняет две рюмки с тонкими ножками.

— Послушай, — говорит он, — вот уже два дня я кручусь в этих местах. Здесь многое связано с моим корнем. Да, да, именно с корнем, а не с детством. Банальная в об- щем-то история, но в то же время странная…

…Ганка работала и напевала. На жатве она была самая маленькая и самая неопытная. Подрядчик Пенчо холостой, в возрасте.

— Эй, межу переедешь! — окликнул он.

Девушка выпрямилась. Красивый был Пенчо: светлые усы, синие глаза. Ганка снова стала помогать подружкам. Пусть видят, что горянки хорошие жницы. Сухая солома попискивала под серпом.

Взгляд с каждым днем становился все более робким.

— Что, о доме затосковала? — шутили жницы.

После обеда девушки легли под дикой грушей. Но сон не шел к Ганке. Красивый, очень красивый Пенчо. Посватается ли он к ней? Ганка лежала, смотрела на мелкие листья груши над собой и думала об ожерелье из золотых монет для невесты…

Я слушаю рассказ артиста и вижу невесту на старой фотографии. Не о ней ли рассказывает гость? А он, разомлевший, зачарованный огнем очага, держит в руке рюмку и продолжает говорить.

…Молодые вернулись с песнями, со свадебными шутками и пригласили фотографа. Вскоре после свадьбы умер отец Пенчо. Старик был доволен снохой, даже грамоте начал ее учить. Ганка была обеспокоена, что после смерти свекра Пенчо изменился. Она видела, что на душе у него неспокойно. Однажды она попробовала завести разговор с мужем, но Пенчо отмахнулся: «Плохое наследство оставил нам отец. Пока строил дом, оброс долгами. А я рассчитывал лавку открыть на нижней дороге. Голодной ты не будешь — хоть в гайдуки пойду».

Родился ребенок. Пенчо совсем потемнел. Однажды вечером Ганка увидела, что он чистит старое ружье и точит кож.

— Пойду на ту сторону Балкан, где меня не знают. А иначе из нужды не выйти.

Бросила она ребенка.

— Не пущу, лучше я к тетке побегу, уговорю ее, чтобы к нам перебралась жить.

А тетка эта в молодости убила свою свекровь и после смерти мужа завладела всем наследством. Вот о ней и вспомнила Ганка.

Однажды рано угром по тропе она отправилась в горную деревню. Что она обещала тетке, как ее уговаривала, никто не знал, но только через неделю та явилась и осталась жить. После того как ее деньгами погасили последние долги, тетка почувствовала себя хозяйкой в доме. Пенчо решил ехать в Германию. Многие габровцы уезжали туда на заработки и возвращались с тугими карманами. Провожала его Ганка с малышом на руках, просила, чтобы писал ей, не забывал. Но Пенчо как уехал, так не подал ни весточки, ни слова. Зима прошла, вторая… Тетка ворчит, попрекает Ганку и ребенка куском хлеба. Куда податься? И вот она вдруг увидела в очаге наполовину истлевшее письмо! Подбежала тетка, увидела и выпалила: умер Пенчо! Давно, дескать, пришла эта весть, но Ганке не хотели говорить.