Два призрака для сестренки Рэйчел - [29]

— Рэйчел, — заметила мама, поправив одеяло на моих плечах, — это третий вздох за несколько минут. Я уверена, он еще вернется.

Я поморщилась от того, что она догадалась, где блуждали мои мысли, затем снова уставилась на розоватые облака. Я знала, что первые лучи солнца вернут Пирса обратно, но я надеялась получить возможность попрощаться с ним.

— Нет, — сказала я, подняв свой зефир над пламенем, — он не вернется. Но ничего, все в порядке.

Мама обняла меня одной рукой.

— Ну, он не был похож на такого, которому все равно. Кто он вообще? — спросила она, и я почувствовала признаки тревоги. — Я не хотела спрашивать перед ОВ, поскольку он умчался, не желая быть замеченным, — добавила она, раздраженно выхватив мою палочку с зефиром. — Я не виню его, — продолжила она, дуя на охваченное пламенем лакомство. — Они могли бы свалить на него все дело. Я не люблю вампиров. Всегда гадость пихают под чужой коврик или в чужую тарелку.

Осторожно сжимая пальцами горелый зефир, она улыбнулась; в глазах отражалось пламя костра, делая их немного дьявольскими. Как и всякая ведьма ее лет, мама выглядела не намного старше меня, но одевалась соответственно человеческому возрасту, чтобы походить на других мамаш в округе. Однако в утреннем свете было видно, как молода она на самом деле.

— Так он был кем-то из школы? — выспрашивала она, скрывая улыбку.

Я кивнула ей, разрешая съесть липкую массу, если она хочет, и когда она отвлеклась, я с беспокойством посмотрела на Робби. Он меня игнорировал.

— Просто парень, которого я встретила на площади, — произнесла я.

Мама обиженно нахмурилась.

— А вот это другое дело, мисс, — сказала она, но сильный толчок в спину получил от нее Робби. Положив руку ему на плечо, она напомнила, — вы говорили, что собираетесь на концерт.

Робби бросил на меня хмурый взгляд.

— Ой, мам, я сдал билеты, чтобы купить тебе подарок на солнцестояние.

Это была ложь, но она ее приняла, издав счастливый вздох и подарив ему сладко-зефирный поцелуй в щеку.

— Там мы и встретили Пирса, — добавила я, чтобы придать хоть немного правдивости нашей истории. — Если бы мы не помогли ему, никто не стал бы.

— Вы поступили правильно, — твердо сказала мама. — Если я поджарю еще один зефир, ты будешь его, дорогая?

Я отрицательно покачала головой, задаваясь вопросом, знала ли она точно, как именно мы познакомились. Возможно, потому что когда я зашла на кухню, коробка с папиными инструментами уже отправилась обратно на чердак.

Робби взял палку и поднял новый зефир над огнем. Ему нравились такие, светло-коричневые, почти не поджаренные.

— Теперь, я надеюсь, твое маленькое приключение вылечило тебя от желания вступить в ОВ? — спросил он, и я изумленно подняла голову. Ошеломленная, что он затронул эту тему при маме, я смотрела на него во все глаза.

— Нет.

Мама сидела на своем стульчике и ничего не говорила.

— Посмотри на себя, — Робби бросил осторожный взгляд на маму. — Ты потеряла сознание. Ты не сможешь выдержать это!

— Достаточно, Робби, — сказала мама, и я перевела на нее удивленный взгляд. Но Робби повернулся, чтобы смотреть прямо на нее.

— Мама, погляди на это здраво. Она не сможет этим заниматься, а ты своей поддержкой даешь ей ложную надежду.

Я смотрела на него, пытаясь встать. Видя мои попытки подняться, Робби неловко подвинулся.

— Рэйчел — чертовски способная ведьма, — сказал он, вдруг занервничав. — Она выполнила чары восьмисотого уровня из тайного раздела. Мама, ты знаешь, как это сложно? Я не мог сделать это! Если она поступит в ОВ, это будет пустая трата ее таланта. Кроме того, они все равно ее не примут, если она будет отключаться на каждом задании.

Это было заклинание из тайного раздела? Он не сказал мне об этом. Я молчала, но только потому, что проклятая усталость удерживала меня на стуле и не позволила наброситься на Робби с кулаками. Он рассказал. Он не должен был говорить. Молчание было негласным правилом нашей сделки, и он только что его нарушил.

— Ты показал ей тайное заклинание восьмисотого уровня? — резко спросила мама, и я побледнела, вспомнив про инструменты, взятые без ее ведома.

Робби отвернулся, а я порадовалась, что это не меня испепеляет мамин взгляд.

— Я могу оформить ее в университет, — сказал он, глядя в землю. — ОВ не примет ее, и поощрять ее желания будет жестоко.

«Жестоко?», — подумала я, злые слезы наворачивались на глаза. Жестоко затоптать все мои надежды в грязь. Жестоко — бросить мне вызов, и когда я приняла его, говорить, что я не справилась, потому что потеряла сознание в конце. Но он был прав. Действительно, то, что я упала в обморок, имело значение. Что еще хуже, в ОВ знали об этом. Мне теперь ни за что не пройти медкомиссию. Я слабая и хилая. Я шумно хлюпнула носом, и мама посмотрела на меня, прежде чем снова обратиться к моему брату.

— Робби, могу я поговорить с тобой?

— Мам…

— Сейчас, — непререкаемым тоном сказала она. — Войди в дом.

— Да, мэм, — недовольно пробурчал он. Опустив палку с зефиром в костер, он двинулся к дому.

Я вздрогнула, когда с силой захлопнулась дверь. Тяжело вздохнув, мама вытащила палку из огня и поднялась. Я не смотрела на нее, когда она передала мне зефир. Это конец, теперь я никогда не смогу делать то, что заставляет мою кровь бурлить, оставляя ощущение жизни во всем теле.