Два побега - [5]

Подробности взрыва мы узнали от Бека, который немедленно, после взрыва побежал в полицейский участок и видал там всю картину разрушения. Оказывается, в участок, в качестве военных специалистов пригласили несколько казачьих офицеров осмотреть бомбы и решить, что с ними делать. Увидев бомбы, эти специалисты посмеялись неопытности и пугливости полицейских: пока не подожжешь шнур, бомбы, мол, совершенно безопасны. Кто-то пожелал посмотреть в дно блестящего золотого цилиндра, перевернул его и в ту же секунду один за другим последовали два страшных взрыва, разрушившие полицейский участок и убившие трех казачьих офицеров, околодочного надзирателя и стражника и ранившие нескольких человек. По счастливой случайности (его позвали к телефону) Кривоноженко за минуту перед этим вышел из роковой комнаты и тем спасся. Это не первый случай «везения» ему. Сам он открыто говорил, что покушение готовилось специально на него и взял себе на память кусочек разорвавшегося снаряда.

* * *

Происшедший взрыв нагнал порядочную панику на амурские и городские власти. Губернатор издал приказ о том, чтобы помещения, в которых будут обнаружены бомбы, взрывались самими властями. Этот бессмысленный приказ вызвал естественно возбуждение домовладельцев и его пришлось отменить. Кривоноженко еще более забронировался и взять его, не пожертвовав несколькими революционерами, не представлялось возможным. Но подобной чести мы не хотели ему оказывать. Приходилось выжидать благоприятного момента.

В первых числах марта 1907 года получилось известие, что Кривоноженко переводится в г. Александровск уже на должность пристава. Мы решили не упустить момент и взять его при посадке в поезд или в дороге. Необходимо было знать время и место его отъезда. Это взял на себя Бек, живший по соседству с Кривоноженко. И вот 6-го марта часов в шесть вечера Бек спешно сообщает мне и Бабешко, что через три часа Кривоноженко уезжает с вечерним девятичасовым пассажирским поездом со станции Амур. Сопровождает его группа стражников в 4–5 человек. Надо было немедленно решить, брать сейчас Кривоноженко или нет. Решили брать. Ибо это последний момент, когда он у нас так близко под руками; впоследствии, быть может, трудно будет его сыскать. Быстро достали мы свои новенькие браунинги, недавно полученные и еще необстрелянные. Попрощавшись с Николаем и членами своей семьи, я и Бабешко отправились на вокзал и стали там поджидать Кривоноженко. Он явился с довольно многочисленной группой стражников минут за пять до отхода поезда. Взять его не было возможности, не обрекши себя на верную смерть. Решили сесть в поезд и там улучить момент. С Кривоноженко сели в поезд три стражника, ко к нашему огромному разочарованию и озлоблению они прошли в вагон 2-го класса и заперлись в одном купе с Кривоноженко. Нам оставалось одно — доехать до Александровска и там на вокзале, при выходе Кривоноженко из вагона, расстрелять его и его стражу. Поезд туда прибывал поздно ночью и вряд ли в это время на вокзале могла находиться особая стража. Томительно стали мы ждать подъезда к Александровску.

По дороге я вспомнил, что еще ни разу не пробовал своего нового браунинга. Такие новенькие как раз и подводят. Я прошел несколько вагонов, зашел в помещение истопника, который находился где-то в другой части поезда, плотно закрыл за собой дверь и произвел выстрел в открытую печь. Браунинг легко отдал и исправно поставил новый патрон на место выпавшего первого. Звук выстрела был довольно громкий, но мне казалось, что за грохотом поезда он не мог быть слышен в отдаленных вагонах. И действительно, Бабешко, бывший через вагон от меня, не слыхал его.

После четырехчасового, томительного от ожидания, пути мы стали подъезжать к Александровску. Последний пролет мы стояли на площадке вагона и всматривались в приближающийся к нам город. Вот, наконец, замелькали огни станции, поезд наш замедлил ход и подкатил к платформе. Каково же было наше удивление, когда на платформе мы увидели многочисленный наряд полиции. Ясно, что он прибыл встречать Кривоноженко. Как только последний вышел из вагона, полицейские и околодочные немедленно окружили его тесным кольцом, и все вместе двинулись к выходу, на заднюю сторону станции. Что делать? Вопрос надо было решить в две-три секунды. Было мучительно больно отказаться вновь от начатого дела. Но сейчас наше положение стало еще хуже того, какое мы имели четыре часа назад, на станции Амур. Теперь нам предстояло вступить в перестрелку с 14–15 стражниками. Быстро мы переглянулись.

— Ну, как? — шепнул я. — «Если решим погибнуть сейчас, то можно начать», — ответил Бабешко. Чрезвычайным усилием воли мы все же и на этот раз удержались от выступления. Кривоноженко тем временем сел в закрытый фаэтон и, сопровождаемый верховыми стражниками, быстро умчался. Из полумрака станционного здания мы взглядом проводили помчавшуюся свору и, когда она скрылась, искренно рассмеялись своей неудаче, которая так настойчиво преследовала нас всю эту ночь.

Надо было подумать об устройстве самих себя. В Александровске я был впервые, знакомых в нем никого не имел и потому вопрос нашего устройства всецело предоставил Бабешко. Мы пробыли около часа в помещении вокзала, а затем, как только стало светать, отправились к местному рабочему, — другу и приятелю Бабешко — Зотенко. Последний работал в тех самых железнодорожных мастерских, начальником коих был отъявленный палач рабочих инженер Василенко и откуда Бабешко бежал после вооруженного восстания в декабре 1905 г. У меня мгновенно мелькнула мысль, что раз дело с Кривоноженко сорвалось, то надо покончить с Василенко, который все равно стоял на очереди. Одновременно почти такая же мысль мелькнула и у Бабешко. Обидно за себя и неловко перед товарищами было возвращаться ни с чем после такого длинного и хлопотливого путешествия. По дороге к Зотенко мы окончательно решили, что сегодня же «берем на себя» Василенко, если только он здесь и не будет непреодолимых препятствий.