Два писателя, или Ключи от чердака - [20]

Шоп я впервые увидела в 91‑м в Германии когда гостила у друзей. Слава увел Леню на традиционно мужскую экскурсию. Мы с Галкой остались на улице,

топтались в сторонке. Рядом, прямо на газоне, вьетнамцы разложили видеокассеты с яркими заплатками. Подойдя ближе, мы содрогнулись: цветные бумажки скрывали срамные места меж раздвинутых ножек. Нам показалось, так только непристойней, и дружно выпалив: «Ну, что, зайдем?», мы с Галочкой шагнули за запретную дверь, как в майский разлив на байдарке. Когда–то мы с Галочкой потерялись в походе, попали в снежное марево и, упустив русло, крутились в лодочке среди елок, искали своих, нанимали в деревне моторку. Грести под снегом было проще, чем проникать в глубь секс–шопа, нашу лихость вмиг смыло волна конфуза. Отвести глаза было некуда: прямо у входа распахнулись журналы с иллюстрациями к будущему роману Чмутова, а вдоль стенок, на стеллажах, выстроились фаллоимитаторы. Мужья рассматривали витрину, вид у них был куда более бравый, чем когда после суток разлуки мы подрулили к ним на моторке. Пожилая немецкая пара увлеченно беседовала с продавцом. Они что–то обсуждали, шутили, тихо посмеивались. Казалось, выбирают машинку для стрижки газона и беспокоятся, пойдет ли на влажную траву…

— Иркин, да что ты ищешь, там давно уж срок годности истек.

— Истек… Ты, Ленчик, спи, не беспокойся.

Лет пять назад в магазине «Нефертити» я разыграла из себя пожилую немецкую даму и так же деловито разглядывала каталог и так же шутила, спокойно, с достоинством, а потом совершенно по–русски накупила всего подряд, целую кучу бесполезных погремушек, лишь затрудняющих путь к удовольствию.

Я извлекла из хлама тетрадку и устремилась к двери.

— Да куда ты?!

— Спи, спи… Я сама.

31

Сколько я себя помнила, я проживала свою жизнь для того, чтоб о ней рассказывать. Порой меня слушали вежливо, порой с интересом, иногда говорили «тебе надо писать», но кто бы на моем месте отнесся к этому всерьез! Я писала письма — своему шефу, друзьям, бывшей студентке, любимой учительнице. «Нашла способ уничтожать рукописи», — фыркнул как–то Майоров, узнав, что мой профессор выбрасывает письма. Я переписывалась с шефом с тех пор, как уехала из Москвы, шеф был рассказчиком похлеще меня, да и мало ли было рассказчиков похлеще! Сама я просто любила зайти откуда–то сбоку, сделать петлю, сменить направление, чтоб все уже думали, я заблудилась, так порой и случалось в первородной моей болтовне, тем эффектнее было вынуть зайца из рукава, обнаружить рояль в кустах, внезапно вырулить на моторке.

Несколько лет назад, в эпоху поиска памперсов, я увидела «Криминальное чтиво» и неожиданно испытала зависть, разъедающую и жгучую. Долго пыталась понять, что меня гложет: я не снимаю кино, не пишу сценариев, я вообще ничего не пишу!.. Какие шикарные диалоги… И в устном жанре так историю не запутаешь… Я взяла ручку, чтоб выстроить схему событий, но неожиданно принялась передразнивать речь соседки, тасовать эпизоды… Стесняясь этого увлечения, я прятала тетрадку в тумбочку, раз в год что–то в ней поправляла — и вдруг Чмутов распалил меня не на шутку. До пяти утра я набирала свой текст на компьютере, не зная, зачем это делаю: «Лариса так не говорит, люди вообще так не говорят, да ведь Лариса же и сказала, что я должна заниматься творчеством!»

32

Все рухнуло. Меня не позвали на «Дилетантские танцы». Я случайно позвонила Майорову, Марина сказала, что Андрей ушел.

— На «Дилетантские танцы». Там Пьюбис танцует, и Чмутов, и эта его знакомая… Я не пошла, нет, сомневаюсь, что будет что–то хорошее. Тем более сейчас пост, а завтра в Каменск.

Завтра в Каменск!! Леня отказался, меня не звали ни сегодня, ни завтра. Я свернулась в кресле у телефона. Бил озноб, тот обидный, весенний, когда знаешь, что эта весна не для тебя. Через час вернулся Майоров. Позвонил.

— Да не переживай ты, у Фаины в передаче все будет. Родионовская сестра танцевала… Диану–охотницу, чуть юбкой мне фотик не снесла. Такой темперамент в хилом теле! Ключицы торчат, а кажется, схватит и унесет. Чмутов разделся до трусов… Нет, позорненько. Если б хоть черные… И связочный аппарат у него слаб… Завтра? Езжай, если хочешь… Автобус от площади, но как с местами, не знаю. Нас–то Нетребко позвал.

Я не могла двинуться из кресла. Что ж такое, меня без Лени не зовут. Все поедут: Майоровы, Чмутовы… Так мне и надо — мне же нравился телефон?..

Я схватила трубку, едва она дрогнула.

— Але, Ирина?.. Ты так быстро ответила… Иринушка, а поехали завтра в Каменск?

Завтра в Каменск??!! Я что–то мычу, скрывая радость.

— Там Нетребко поставил спектакль. Хрен его знает, что происходит с искусством… Восемь спектаклей покрыли весь город… Каково, а? Бродвейский принцип. Теперь хана, спектакль снимают. Дезафишируют! Он хочет, чтоб хоть мы напоследок увидели. Это будет зрительская гастроль, похороны спектакля…

Хорошо, что он не видит мое лицо: я ликую, как в детстве, когда впервые увидела негра. Объясняю: поехать, увы, не смогу, надо больничный закрыть, и Лелю не с кем оставить…

— Поехали, Иринушка, будет славно. Все ты сможешь, у тебя же такая воля!.. Я подсмотрел твой гороскоп. Ну, с кем ты Лелю обычно оставляешь?