Два мудреца в одном тазу... - [2]
Только таланты талантами, а я бы давно поговорил о гениальности. То есть можно, конечно, скромничать и дальше, но я, если честно, устал. Мне ведь уже девять лет (практически десять!), и все это время я держу язык за зубами. Живу себе на улице Вали Котика (это герой-партизан, кто не знает), поплевываю вниз с седьмого этажа и скромно помалкиваю. Не в смысле, что совсем не говорю, говорю-то я как раз много, а хохочу еще больше, но вот чтобы о своей гениальности — об этом я практически не распространяюсь. И все же факт остается фактом, и рано или поздно истина прорвется наружу. Возможно, я даже сам об этом проболтаюсь. Я даже знаю, кому проболтаться первому, чтобы весть разнеслась по всему классу, а после — по школе и по городу.
И нечего ржать, — не так все просто! Объяви я с бухты-барахты о своей гениальности — сходу заплюют промокашкой! Да еще бомбочками водяными забросают. А с другой стороны, если ты гений и даже играл на сцене самого Пушкина, чего резину тянуть? Как говорит дядя Вася, муж моей тетушки: против природы не попрешь. Вот я и не пру. Терпеливо собираю доказательства своей гениальности и до поры до времени маскируюсь. Ну а когда фактов накопится совсем уж невпроворот, то проболтаюсь сначала лучшему другу Вовке Стофееву, а после — Даше Скворцовой. И на каком-нибудь из уроков, когда снова заведут волынку про какого-нибудь доисторического гения, я тихонько встану и объявлю, что в современном быстро меняющемся мире тоже, как ни странно, имеются свои гении. Учительница тут же потребует привести пример (она у нас обожает примеры!), и тогда я преспокойно ткну пальцем себе в грудь.
Рисково? Конечно, рисково. И если предварительно не обработать класс, реакцию нашего третьего «Б» несложно будет представить. Половина ребят загогочет, другая разорется. И опять же посыплются промокашки с бомбочками. Но в моем случае все будет подготовлено, и только учительница удивленно спросит, почему я так решил. И тогда мне не останется ничего другого кроме как выставить на парту портфель и при общем изумленном молчании извлечь на свет папку с доказательствами. Тут-то все и подпрыгнут. Тут-то и пораскрывают рты. Учительница сначала очочки снимет, дужки начнет жевать, хмуриться, но после того, как прочтет первые несколько фактов, немедленно схватится за сердце. Хотя нет, лучше за телефон пусть хватается. Чтобы вызвать в школу журналистов и телевизионщиков.
Ну а что начнется вслед за этим, я представлял себе весьма смутно. Наверное, будет непросто. Сначала придется объяснять разобиженным учителям, почему я так долго скрывал от них столь замечательный факт. А потом… Потом меня заставят давать интервью, рассказывать перед микрофоном, как я дошел до столь блестящих результатов и когда впервые ощутил в себе задатки гениальности.
Само собой, и одноклассники будут поддакивать. То есть не все, конечно. Вовыч с Сашкой Путинцевым будут, — они-то свои. И Гоша с Лешиком подтвердят каждое мое слово, и Даша (она же первая узнала!). А вот, к примеру, Олечка Нахапетова может и гадость какую-нибудь брякнуть. Она у нас самая красивая, а красивые — они всегда что-нибудь не то вытворяют. Кто читал про супругу Пушкина, тот, верно, меня поймет.
То есть в первом классе Олечка глазки мне строила, а во втором взяла и на Вовыча запала. Любовь, что вы хотите! В девять лет вообще любят неадекватно. Для одних — это пунцовые щеки с невнятной речью, для других (самых ненормальных) — рвение в учебе и образцово-показательное поведение. Для меня же любовь выражалась в преследовании. Я не таскал избранницу за косы, не воровал портфель, не писал писем, но несколько месяцев кряду Ольгу Нахапетову я преследовал, как какой-нибудь филер царских времен. От школы и до дома, где она жила. Я не пытался с ней заговорить или что-то там высмотреть, я просто продлевал свое ежедневное счастье. Насколько это было возможно. Пока я видел ее, мне было легко и здорово. Гравитации не существовало, а солнце рассеивало самые мрачные тучи.
Хотя, если честно, была бы возможность, я бы и за косы ее потаскал, и портфель украл, и скакалку узлом гордиевым связал. Но почему-то не решался. Любил, как последний дурачок, на дистанции. Вот Мишуня, что позади меня сидит, оказался куда практичнее. Подобно многим он тоже любил Олечку Нахапетову, но был смелее, что ли. Или хитрее? Во всяком случае, этот умник дразнил Нахапетову, дергал за платьице, бросался снежками, ставил подножки — короче, доводил до слез всеми доступными способами.
Честно признаюсь, я жутко ему завидовал. Вот как надо было любить! А этот умник не просто любил, — он действовал. Более того, однажды Мишуня по-настоящему подрался с Нахапетовой! То есть так довел, что она набросилась на него с кулаками. А он, понятно, вовсю отбивался. Помню, что идиотская улыбка не сходила с его физиономии на протяжении всей драки. Уж я-то его отлично понимал! В эти минуты он был по-настоящему счастлив. Я даже подумал, что, возможно, Олечку Нахапетову он любит сильнее меня. Потому что отважиться на такое проявление чувств у меня не хватало духу. Вот побить того же Мишаню я мог запросто, а на нее рука не поднималась. Прямо чепуха какая-то! Мишку я, кстати, побил. В тот же день. Прикопался к какой-то ерунде и наказал. А он и не понял, за что именно. Любовь, братцы, — суровая штука.
