Два лета - [15]

– Зато клево, non? – Жак улыбается в ответ. И к моему удивлению, садится напротив меня на плетеный стул.

С трудом глотаю.

– Почему ты… разве тебе не надо работать? – заикаясь, говорю я и смотрю на другие столы.

Жак усмехается и ослабляет галстук. Мое сердце снова подпрыгивает.

– Уже самый конец смены. – Он заговорщически наклоняется вперед. – Родители не будут сердиться, если прервусь ненадолго.

– Ты сам из Ле-дю-Шеман? – спрашиваю я. Это идиллическое место, конечно, курортный городок, но я понимаю, что тут тоже кто-то живет.

Жак кивает.

– Я здесь родился и вырос. Уже три года помогаю папе с мамой в кафе. С тех пор, как исполнилось – как это, quatorze ans? Четырнадцать. – Он смотрит на меня через стол, его темно-синие глаза блестят. – А ты откуда? – спрашивает он.

Я отвожу взгляд и съедаю еще ложку bouillabaisse.

– Хадсонвилл. – Я вспоминаю разговор с Элоиз, но Жак вроде не проявляет ни осуждения, ни снобизма. – Город в паре часов езды к северу от Нью-Йорк-Сити. Не такой город, как ваш, – уточняю я, показывая в сторону бульвара Дю-Томп. – Другой. Как бы больше похож на пригород. – Я закусываю губу, сомневаясь, что Жак меня понял.

– Oui, пригород, – улыбается он. – Я знаю это слово.

Чуть дрожащей рукой поднимаю стакан воды.

– У тебя хороший английский, – замечаю я искренне. – Жаль, я по-французски не говорю.

Ветер над нашими головами шуршит листьями лимонного дерева. Мне кажется, будто я уже не за столом, а как бы со стороны наблюдаю за своей беседой с этим красивым французом. «Это не я, – мысли как в тумане. – Это другая Саммер. Та, что не боится». За плечом Жака виден тот стол девочек, они уставились на нас, раскрыв рты. Мне понятен их шок. Сама в шоке.

Жак опускает голову, почти смущаясь.

– Я бы хотел знать английский лучше. Мы его изучаем в школе, но нужно больше практиковаться. – Он делает паузу и водит пальцем, повторяя рисунок на скатерти. – Возможно…

– Жак! – раздается сердитый окрик.

Я моргаю и поднимаю голову. У нашего столика стоит, упершись руками в бока, красивая полноватая женщина. Лет ей примерно как моей маме, на ней передник и зеленое платье. Она отрывисто говорит что-то Жаку по-французски, а он пожимает плечами и говорит: «Pardon, мaman». Я понимаю, что это его мама. Вот тебе и поблажка от родителей! Судя по ее тону, Жак устраивает себе маленький перерыв уже не в первый раз.

– Я должен идти, – зачем-то говорит Жак и встает; мама сердито отходит. Опять его улыбка, с ямочками на щеках. – Хочешь чего-нибудь еще заказать? Сладкого?

Немного сошедший румянец возвращается с новой силой. Не зная, куда спрятать пунцовое лицо, я качаю головой и прошу счет. Задержаться здесь и заказать десерт – это все равно что испытывать удачу или, проснувшись, пытаться снова заснуть и увидеть тот же сон.

Счет мне приносит сутулый пожилой официант. Предполагаю, что Жака в наказание отправили мыть посуду или выполнять другую грязную работу. Упав духом – а чего я, глупышка, вообще-то ждала? – я переворачиваю тонкий, как папиросная бумага, листок и лезу в сумку за кошельком. И замираю.

На счете, под стоимостью bouillabaisse, несколько цифр, написанных мальчишеской рукой, и текст: «Для Саммер. Если захочешь попрактиковаться во французском или помочь мне с английским. Ж.». Сердце бьется в два раза быстрее. Нет. Я не понимаю. Это что, номер телефона? Разве мальчик – и не простой, а симпатичный официант Жак – только что дал мне свой телефон? Это сон. Я все еще сплю в гостевой комнате наверху. Да? Однако вот оно, доказательство. Изумленно смотрю на счет, потом хватаю его и дрожащими пальцами кладу в сумку. Витая в облаках, я оставляю на столе сколько-то евро – скорее всего, неправильную сумму, встаю и ухожу.

Небо совсем потемнело, и луна заливает бульвар Дю-Томп слабым светом. Я не заметила, как наступила ночь. Я бреду по улице, проигрывая в голове общение с Жаком. Его многозначительная улыбка. Его слова в записке, игривые и решительные. Я не могла ему понравиться, говорю себе. Я не нравлюсь мальчикам. Наверное, я все поняла неправильно.

А вдруг? Меня разбирает любопытство. А вдруг я все поняла правильно? А вдруг Руби права? Скорей бы ей рассказать. Я громко смеюсь. Наверное, меня сочтут странной. Я смутно осознаю, что в этот час на улице людей стало меньше, кафе и магазины закрываются. Я приближаюсь к Café des Jumelles, оно еще открыто и заполнено. Когда прохожу мимо уличных столиков, краем глаза вижу то, что заставляет меня остановиться и присмотреться.

За столом девочка с золотистыми локонами, в воздушном белом сарафане. Мое настроение, прежде радостное, теперь упало. Элоиз. Она пьет из кофейной чашки и оживленно болтает с парнем и девушкой. Присматриваюсь к ним – да это же та самая парочка, что днем целовалась у фонтана с купидонами. Странно. У мальчика бледное лицо и рыжеватые волосы, он одет в футболку Daft Punk. Он обнимает хорошенькую девочку: ярко-красная помада, темная кожа, на каштановых волосах небольшой модный начес. Девушка внимательно слушает Элоиз. По виду они больше похожи не на школьных звезд, а на творческих ребят. И это тоже странно.