Тогда Йонас понял, что прошло всего несколько мгновений с тех пор, как Шубкель спросил его, не повернуть ли вспять призрачных всадников. Ужас обуял его; он открыл было рот, но с языка не слетело ни звука, и Йонас молча смотрел на искаженное лицо колдуна.
Тут со стороны Шнеллертса будто наплыла грозовая туча, и шумы, прежде едва слышные, как если бы доносились из-под земли, загрохотали во всю мощь: яростные крики, щелканье кнутов, конский храп и топот, барабанная дробь, лязг железа и стрельба, рокочущий звон набата, треск рушащихся, охваченных пламенем домов, вопли женщин и детский плач, стоны умирающих и хруст костей. С каждым мгновением шум и туча приближались. И Шубкель сказал:
— Сейчас они будут здесь.
И в этот миг понял капрал, что все увиденное им только теперь должно совершиться. Он вскрикнул, закрыл глаза и повалился на землю.
Шубкель глянул на бледное, как у мертвеца, лицо друга. Затем поднял голову и непослушной рукой сотворил в воздухе крест. Члены у него были тяжкими, словно свинцом налиты, однако он превозмог свою слабость. И в то время как нарастающий гул и темные облака надвигались все ближе, задыхаясь, он стер начертанные на снегу знаки, написал вместо них новые, бросил в котел травы и амулеты, подул на дым, который до сих пор, прямой, будто свеча, столбом поднимался в небо, а теперь изогнулся в сторону Шнеллертса, и, наконец, схватил маленькую дрожащую собачку, которую сын его когда-то спас из воды. Шубкель вонзил в нее нож, так что горячая алая кровь тугой струей хлынула в котел, и, собрав последние силы души своей и тела, выкрикнул страстное и грозное заклятие против наползающей тучи, которая пожрала все звезды и весь лунный свет и бросила черную тень смерти на бледную, точно саван, снежную равнину.
Гул, до этого становившийся все более громким и диким, звучал еще одно мгновение с нарастающей силой, а потом начал стихать, превращаясь в неясный рокот, и отдалился в конце концов, будто затухающая гроза, в том направлении, откуда пришел.
И тогда Шубкель с криком, в изнеможении рухнул на землю…
На его крик из деревушки прибежали люди. Они нашли обоих приятелей, распростертыми на снегу, точно два мертвеца, и перенесли их в дом, где те восемнадцать часов кряду пролежали без движения. Потом они встали и ушли.
— Карл Йонас, — сказал Шубкель, волосы которого за одну ночь сделались совсем седыми, — больше я тебе ничего не должен; теперь мы квиты.
В Штирбахе расстались они, не попрощавшись друг с другом.
Капрал воротился в свой гарнизон, хотя срок его отпуска еще не истек. Он нес службу исправно, как прежде, но в свободные часы избегал компании товарищей, и никто уже не слыхал, чтобы он пошутил или рассмеялся.
Так прошло еще несколько лет. Потом началась война с французами, и в первой же стычке капралу прострелили голову.
