Два господина из Брюсселя - [44]

— Эрда? — спросил он.

— Да, — кивнула Альба, которая для розысков в Сети взяла себе этот ник.

— Я Эрик Рыжий, — представился он и пригласил ее сесть.

Она устроилась на скамье, и они заговорили, потягивая пиво. Прозвучало несколько общих фраз о диктаторских замашках правительства, потом разгорелся спор. В ходе беседы Эрик Рыжий, напористый и страстный, начал оправдывать свое прозвище; поначалу Альба не нашла ничего общего между этим заморышем и героем десятого века, викингом, изгнанным сначала из Норвегии, а потом из Исландии, который высадился на необитаемом берегу Гренландии; но теперь она признавала, что над ее собеседником витает горделивая тень викинга.

В этой группе у каждого была своя причина, приведшая его сюда. Эрик Рыжий видел, как его отец пустил пулю в лоб после кабального взыскания недополученных налогов, девушка-панк сбежала из приюта и попала в исправительный дом, белокурый ловкач многократно задерживался за кражу документов в поисках сведений о коррупции депутатов. Но больше всего Альбу привлекла рыжая Вильма с фарфоровым личиком, у которой была такая же история — она недавно потеряла дочь и никак не могла разузнать, что произошло с ее органами.

Неожиданное совпадение взволновало Альбу. В другой ситуации она не обратила бы внимания на эту молодую женщину; ее оттолкнули бы безвкусная одежка, обгрызенные ногти, неухоженные зубы; но на сей раз она задвинула подальше свои эстетические взгляды: Альбу интересовала сама Вильма, ее страдание. Когда Вильма вспоминала о своей дочери, ее звучный голос дрожал и срывался и слушатели едва сдерживали слезы. Ну а Альба и не пыталась сдерживаться. Ей казалось, что Вильма говорит и за нее тоже.

Когда очередь дошла до нее, Альба рассказала о своем разговоре со Стурлусоном. Они сочувствовали ей, возмущались, и всем было жаль, что она не успела задушить чиновника. Вильма смотрела на нее во все глаза. Реакция товарищей вознаградила Альбу, которая не решилась пересказать Магнусу сцену в Центре трансплантации.

— Я помогу тебе, — предложил Свисток, белокурый ловкач. — Попробую взломать защиту и зайти на их сайт.

— Неужели ты это можешь?

Вильма и Альба были в восторге. Свисток самодовольно кивнул.

Альба вернулась домой наэлектризованная. Она нашла наконец поддержку, встретила людей, как и она возмущенных несправедливостью.

Вильма была ей особенно близка.

Перед сном она отправила ей сообщение: «Я счастлива, что встретила тебя. Будем вместе?» Через несколько секунд она прочла ответ: «Твоя дружба очень важна для меня. До завтра. Целую».

И Альба зажила параллельной жизнью, не делясь ею ни с Магнусом, ни с Катриной; каждый день она виделась с Вильмой. Женщины понимали друг друга, помогали друг другу, вместе плакали.

Йонас, оставаясь в больнице, явно шел на поправку; трансплантат, похоже, прижился. Озадаченный тем, что крестная так и не навестила его, он слал ей все более настойчивые письма, потом попросил Катрину и Магнуса посодействовать.

— Да в чем же он виноват? — удивлялись сестра и муж.

Альбе было все труднее объяснять свой отказ, тем более что она не могла объявить во всеуслышание, что приговор Йонасу зависит от результата ее расследований: либо он украл сердце Тора, и тогда она будет ненавидеть его до конца своих дней, либо он жив благодаря сердцу незнакомца, и в этом случае она с радостью навестит племянника.

Осаждаемая всеми членами семьи, она решила написать Йонасу, подтасовав свои чувства к племяннику. Оставив на время смутную неприязнь к нему, она вспомнила былую нежную привязанность и, войдя в роль заботливой крестной, написала прекрасное письмо, которое так и дышало любовью, — письмо, взволновавшее и Йонаса, и Катрину, и Магнуса — поскольку она разослала им копии, — да и ее саму.

Получив отсрочку, она тотчас встретилась с Вильмой, своей названой сестрой, с которой одной она только и могла говорить без утайки.

Как-то днем в кафе оказалось слишком много народу, а Вильма хотела поделиться планами, и подруги направились к Альбе.

Вильма разглядывала вытаращив глаза каждую мелочь домашней обстановки, расспрашивала, что откуда и почем, и совсем позабыла, зачем она пришла. Альба самодовольно давала подруге пояснения.

У двери в комнату Тора Альба замялась:

— Я не вхожу туда с тех пор, как его не стало.

Зная, что Магнус прибирал комнату, она боялась увидеть результат; в любом случае она будет страдать: если сохранился обычный кавардак, она войдет в скорбный мавзолей; если же Магнус навел там порядок и стер следы жизни подростка, она потеряет Тора еще раз.

— Странно, — сказала Вильма, — я все время ношу с собой какие-то дочкины вещи. Смотри, вот ее дневник. А ты что, так и будешь жить рядом с запертой комнатой?

Альба вспомнила о «Синей Бороде», сказке Перро, которую когда-то иллюстрировала; в ней молодая супруга не может вынести того, что муж запрещает ей войти в тайную комнату, и едва избегает смерти, жаждая узнать истину.

— Пока что да.

Понимая, что настаивать не следует, Вильма заинтересовалась старым массивным ключом, висевшим на крюке в коридоре.

— Что это?

Возвращаясь в гостиную, Альба с удовольствием рассказала ей про хижину, дом своего детства, на юге, неподалеку от Эйяфьоля.