Два года из жизни Андрея Ромашова - [2]

— Да не бойтесь вы, ради бога! — воскликнул, заметив его движение, незнакомец. — Ничего я вам не сделаю. Говорю же, что хотел бы потолковать с вами об одном сугубо личном деле.

Режиссер вдруг перешел на негромкий шепот, но речь его по-прежнему текла свободно, без запинки. «Как хороший докладчик на митинге», — подумал Андрей.

— …Театр, знаете, теперь, в такие-то времена, дело крайне сложное. Но я добьюсь своего обязательно. Театр — мое призвание! Мне, как и вам, наверное, без искусства жизни нет! Положитесь на меня, если у вас есть актерские способности, я открою перед вами путь в святой храм искусства. Вы даже представить себе не можете, какое наслаждение творчеством ждет вас. А успех? А слава? У вас будет все! У вас будут деньги! Вы еще очень молоды и не представляете себе, какую власть дают человеку деньги. А я умудрен опытом, я знаю… Это же тот самый рычаг, которым Архимед собирался перевернуть мир. Человек с деньгами — князь, царь, бог! Вы мне сразу понравились, Андрей, и я хочу дать вам немного этой власти. Так сказать, авансом под ваш талант. Смотрите: у меня здесь две тысячи… Сверкнул фонарик, и Андрей увидел на коленях режиссера внушительную пачку кредиток. — Две тысячи! Берите! На обзаведение театральным гардеробом. Я, знаете ли, человек широкий. Правда, мне бы хотелось, чтобы и вы оказали мне в благодарность пустяковую услугу… — Он помолчал. — Если бы вы могли, Андрей, добыть для меня пять — десять штучек чистых бланков губернской чрезвычайной комиссии с круглой гербовой печатью в левом нижнем углу, я был бы вам очень признателен. У вашего начальника в столе наверняка много таких лежит, он и не заметит, что нескольких не хватает, а меня бы вы очень одолжили…

Андрей молчал, ошеломленный. Вот гад! Схватить его за горло?.. Но ведь Андрей тут один, а режиссер — дядька сильный, это видно, да и в кустах, может, еще кто-нибудь сидит, его помощнички… Ну, идиот! Полный, круглый идиот, куда полез-то!

— Знаю, знаю… Вы, наверно, решили, что я какая-то контра крупная, заговорил, не дождавшись ответа, незнакомец. — Нет, нет! Я, мой юный друг, действительно режиссер, обыкновенный режиссер, и нам с вами предстоит еще хорошо поработать вместе в театре. Просто сейчас я оказался в несколько затруднительных обстоятельствах: дело в том, что мой родной брат недавно арестован за мелкую спекуляцию, и я очень боюсь, что вдруг его в суматохе расстреляют, ведь белые подступают к Симбирску — скоро здесь такая будет заварушка!

Андрей продолжал молчать.

— Ну как? Может, мало за такую услугу я вам дал? Извольте — добавлю пятьсот.

Андрей сидел как парализованный — ни двинуться, ни слова сказать.

— Ну, три тысячи? Хорошо?.. Пять! Подумайте только, какие деньги — и за пустяк! Берите! — С этими словами он положил на колени Андрея увесистую пачку и встал. — Теперь договоримся конкретно, — сказал он жестким, не похожим на прежний — заискивающий — голосом, — завтра, не позже полудня, принесете бланки в Колючий садик. Там около будочки — помните, где раньше торговали шипучкой, — есть дуплистая липа. Чтобы вы не ошиблись, — на одном из ее сучков будет висеть бечевка. Положите бумажки в дупло, и мы квиты. И вот еще что: не вздумайте финтить или доложить там своему начальству. Я, знаете ли, ужасно не люблю, когда со мной такие шутки играют! Надеюсь, вы понимаете? Ну пока, желаю успеха… — И с этими словами он исчез, словно растворился во тьме.

Андрей продолжал сидеть в каком-то оцепенении. Все произошло так неожиданно, что он не мог прийти в себя. Рука механически нащупала плотный пакет. Деньги! Значит, он, начинающий чекист, принял деньги — взятку?.. Та-ак! Теперь никто не поверит ему, скажут: «Продался, гад, контре».

Он тихонько вытащил из кармана спички, прислушался — никого. Зажег одну. Да, деньги, настоящие деньги! И все — сторублевые бумажки. Андрею вдруг стало холодно. Никогда, никогда еще за всю его шестнадцатилетнюю жизнь не было у него в руках такой суммы. А хорошо бы братьям и сестрам всем одежду и обувь купить. И себе галифе, красные, суконные, и сапоги хромовые… Вот бы девчонки смотрели!.. А Наташка уж прибегала бы на свидание как миленькая. Не то что сегодня… Андрей с ужасом спохватился: о чем он думает? Это же взятка! Самая настоящая взятка! Чекисты — стражи революции. Так ему Лесов еще при первом знакомстве сказал. А он-то, хоть и курьером, но в ЧК!.. Какой же он страж? Деньги взял и эту контру не задержал!..

Режиссер? Врал, наверное. Да и зачем ему бланки? Про брата чего-то, спекулянта, плел. У, вражина!.. Как же быть? Пойти домой, с отцом-матерью посоветоваться? Нет! Отец и так косится: «В Чеке работаешь, а кто позволил?» И бабка с дедом сразу же на батину сторону станут. Ничего они в его работе не понимают. Мать? Ей, бедной, и без того худо: ребята мал мала, полна куча, а она еще теперь красным директором на швейной фабрике стала. Батя и на это сердится: неграмотная почти, а в начальство лезет. Да еще бабка все твердит, что большевикам скоро каюк и всю семью за мать да за Андрюшкину Чеку постреляют. Нет, домой нельзя!..

А может, выкинуть или спрятать эту проклятую пачку — и, мол, ничего слыхом не слыхал, видом не видал? Не-ет! Тот, рыжий, не напрасно сказал: «Ужасно не люблю, когда со мной такие шутки играют». Как же теперь объяснить все товарищу Лесову? Что с деньгами делать?..