Два Гавроша - [55]

Время тянулось медленно. Небо светлело, а стрельбы все не слышно было. Жаннетта уж было подумала, что боши сдали город без боя. Мысль о том, что она скоро увидит Павлика и Лиан, так взволновала девочку, что она не могла устоять на месте и, рискуя быть обнаруженной ночным патрулем, побежала.

Жаннетта неслась по темной вымершей улице. Никто ее не остановил, никто не окликнул. Казалось, она была единственным живым существом среди каменных глыб-домов, этих застывших многоглазых чудовищ. «Нет, я не одна, Париж не может сейчас спать», — подумала вдруг Жаннетта.

Проникнуть в переулок, где находилась тюрьма, Жаннетте не удалось. Там было полно эсэсовцев. Забежав в ближайший подъезд, она пробралась на чердак шестиэтажного дома, открыла слуховое окно и выглянула наружу. Вскоре она услышала позади себя чей-то шепот.

— Кто здесь? — раздался голос. — Уходи, сорванец, мы пулемет ставим.

— Ставьте хоть пушки, мешать не собираюсь, — ответила Жаннетта.

— Уходи, — повысил голос пулеметчик и грубо оттолкнул ее. — Времени у нас в обрез, нечего заниматься пустой болтовней. Уходи с чердака — воевать будем.

Жаннетта обиделась. Засунув руки в карманы, она ответила с напускным равнодушием:

— Воюйте на здоровье, а я не уйду.

— А что тебе здесь делать?

— Я за тюрьмой наблюдаю. У меня там родные, мама, сестра, брат. Прогоните — на крышу вылезу.

Пулеметчики, установив пулемет, припали к окну.

С улицы донесся шум мотора.

Жаннетта хотела выглянуть в окно, но ее прогнали.

— Не лезь, тебе говорят! Адъютант открывает ему дверцу.

— Пьер остался в машине. Склонил голову на баранку, будто прикорнул.

Пулеметчики тихонько рассмеялись. Сдерживая дыхание, Жаннетта поднялась на цыпочки и выглянула наружу. К легковой машине подъехал грузовик, на котором сидели автоматчики. Началась смена караула. Освободившиеся от дежурства строились. Вдруг послышалась оглушительная команда: «Хенде хох!» Здорово! Повстанцы разоружают гитлеровцев.

Оставаться на чердаке больше не было смысла. Жаннетта сорвалась с места и стремглав выбежала на улицу.

— Стой! Куда? — отрезал ей дорогу повстанец.

— В тюрьму! — на бегу ответила она. — Там моя мама, два брата…

— Туда нельзя, слышишь! Потерпи малость, — уговаривал он ее.

— Не могу, — сказала Жаннетта и, не обращая внимания на окрики, пробилась к тюрьме и влетела в ее полуоткрытую дверь.

— Павлик, Павлик! — растерянно заметалась она по темным коридорам, заглядывая в каждую камеру. — Павлик, Черненко! — звала она все громче.

Все камеры были пусты.

На втором этаже навстречу ей шла группа пленных гестаповцев. Жаннетта с ненавистью посмотрела на них.

— Собаки, — со слезами в голосе крикнула она, — куда вы девали Павлика?

— Жаннетта!

Позади колонны арестованных с пистолетом в руке шел Рихард Грасс, переодетый в форму полковника эсэсовских войск. Брови его были нахмурены, губы крепко сжаты, лоб прорезала глубокая складка. Жаннетта испуганно взглянула на него, едва удержавшись от крика.

— Они нас опередили, Жаннетта, — сказал Грасс с горечью. — Опередили, повторил он. В его глазах показались слезы.

К исходу четвертого дня город был полностью очищен от оккупантов. Везде царило веселье. Парижане вышли на улицы, на бульвары, ринулись к площадям, чтобы отметить свою победу.

Париж снова ожил. Он опять беззаботно смеялся, пел, плясал. Только в восточном предместье города стояла тишина. На кладбище Пер-Лашез, к Стене коммунаров стекались колонны людей. Они останавливались там, где в кирпичную стену была врезана прямоугольная плита с надписью: «Погибшим коммунарам. 21–28 мая 1871 года». Здесь, где три четверти века назад с возгласами: «Да здравствует Коммуна!» — пали последние защитники славной Парижской коммуны, парижане хоронили их мужественных потомков — французских коммунистов, борцов Сопротивления, партизан.

На обвитую красными и черными лентами трибуну поднялись седой мужчина в очках и черноволосая девочка, крепко прижимавшая к груди букет алых роз.

Старик обвел быстрым взглядом одетых в траур людей и подошел ближе к перилам.

— Товарищи! — разнесся по всем уголкам кладбища его пламенный призыв. — Париж освобожден, народ ликует. Мы, коммунисты, считаем своим долгом в день этого великого торжества кое о чем предупредить всех, кому дорога свобода. К этому нас призывает совесть и память товарищей, которых мы сегодня хороним. Французы! Победу, которая стоила нам столько крови, столько жизней, надо закрепить. Мы обязаны сделать все для того, чтоб никогда больше не повторились печальные события прошлых лет. Рабочий класс в силах отстоять свою свободу. Мы, коммунисты, твердо верим, что и над нашей страной взойдет солнце. Перед лицом погибших героической смертью товарищей клянемся, что создадим такой мир, в котором восторжествуют передовые идеалы человечества. Дорогу к этим светлым вершинам нам указывает наш любимый и самый верный друг Франции — великий Советский Союз.

Оратор поправил очки и уже спокойным голосом добавил:

— Слово предоставляется Жаннетте Фашон.

Жаннетта вышла вперед, подняла руку и… задохнулась от волнения.

— Смелее, Жаннетта.

— Сейчас, дядюшка Жак, — дрожащим голосом ответила она и заплакала;