Два Гавроша - [53]
— Садитесь, — сказал дядюшка Жак, указывая Грассу на скамью подле себя. — Пожалуйста, не стесняйтесь. Все мы рядовые. Императоров и фюреров в этом сарае нет. Если хотите знать, то вы тут наивысший чин — полковник…
Шутка вызвала смех. Грасс с улыбкой опустился на скамейку рядом с дядюшкой Жаком.
Скрипнула дверь. Все умолкли. Вошла женщина. Она с трудом перевела дыхание и, машинально поправляя выбившиеся из-под шляпки волосы, пыталась что-то сказать, но не могла.
Дядюшка Жак подошел к ней:
— Что нового, Мари? Вы разыскали Полетту?
— Да, — ответила она, бросив беглый взгляд на присутствующих. — Ее целых три дня не отпускали домой, так как в тюрьме была объявлена голодовка. Теперь всем вольнонаемным заявили, что в них больше не (нуждаются. Полетта утверждает, что там началась какая-то подозрительная возня. Вчера в тюрьму дважды приезжал генерал. Идет сортировка заключенных, их разбивают на группы.
Грасс покосился на секретаря ЦК. Тот, закусив губу, задумчиво глядел на заостренный кончик карандаша.
2. Любимец Парижа
— Собирай вещи и выходи, — приказал дежурный гестаповец, распахнув дверь камеры.
Павлик взглянул на него с удивлением: какие вещи? У него нет никаких вещей.
— Кружку, кружку бери! — раздраженно повысил голос гитлеровец. — Выходи. Руки назад!
Павлик не спеша зашагал по знакомому коридору. Он прислушивался к доносящимся из камер шорохам, рассматривал кованые двери и представлял себе людей, томившихся за ними. Заросшие, бледные, изможденные, но с живыми глазами, в которых теплится надежда.
Куда его ведут? К Шульцу? А зачем кружка? Может быть, капитан решил его выпустить? Найдет ли он дом, где живет Жаннетта? Париж — не Пятихатки. Тут одних площадей сто сорок, а улиц, скверов, переулков, проспектов, бульваров! Без адреса затеряешься, как игла в стоге сена. Довели бы его до площади Согласия, а там уж с закрытыми глазами дом Жаннетты найти можно.
Лестничная площадка. Куда идти — вверх или вниз?
— Вниз!
Камера № 10. Одиночка или общая? Раздражающий скрип железа. Гестаповец отпирает дверь. Павлик от сильного удара в спину летит во тьму. Постепенно глаза привыкают к темноте. В полумраке смутно вырисовываются какие-то фигуры. Люди? Живые? Почему же они сидят молча, неподвижно?
— Товарищи! — неожиданно пронзил тишину звонкий голос. — Да это же тот малыш!
Поднялся шум. Одни выползали из-под нар, другие спускались сверху вниз, и через минуту новичка окружили десятка два закованных в цепи. — заключенных. Они его обнимали, хлопали по плечу, целовали. И каждый громогласно выражал свой восторг.
— Я рад, что тебя перевели к нам!
— Вместе веселее!
— Теперь, бон диабль[21], заживем. Мал ты ростом, да велик силой.
— Шульц знаешь почему над тобой издевался? Он тебя боится. Тех, кого боятся, всегда ненавидят.
Все пожимали ему руку: «Здравствуй, камрад!», «Молодец, камрад!», «Салют, камрад!»
Со всех сторон то и дело раздавались возгласы:
— Советскому пионеру ура-а!
— Ура-а-а! — гремела вся камера.
Павлик покраснел. Его смутила такая встреча. Надо было ответить этим горячим, добрым французам, но он не находил слов.
— Да здравствует Советский Союз! Ура!
— Ура-а-а! — подхватили все.
Кто-то стал расталкивать образовавшийся круг. Все повернули голову.
— А, Хозе! Проснулся? Доброе утро. Ха-ха-ха!
— Не смейся, Пьер. Он не выспался в Мадриде, вот теперь и досыпает вместе со своим напарником в Париже.
— Хозе видел во сне бой быков.
Немолодой коренастый испанец с черными как воронье крыло волосами не обращает внимания на шутки. Протиснувшись вместе со своим напарником к Павлику, он стремительно протянул ему обе руки.
— Привет русскому человеку из Гвадалахары! — произнес испанец с пафосом и тут же с тревогой спросил: — Почему левую руку подаешь?
— Правую Шульц покалечил….
Испанец не дал ему договорить.
— Изверги! — резко вскрикнул он. — Убийцы! Скоро вам конец, скоро! Слышите! — Повернувшись к двери, погрозил кулаком. — Крепкая, мозолистая рука вас везде найдет! В Берлине, в Мадриде, в Токио…
Камера утихла. Все взгляды устремились на Павлика и на обнявшего его испанца. Тишину нарушил пожилой француз с седой бородкой клином, единственный заключенный в этой камере, закованный в цепи без напарника.
— Мы, малыш, кажется, с тобой старые знакомые, — протянул он руку.
Павлик вопросительно и виновато посмотрел ему в лицо. Он никак не мог вспомнить, где встречал этого старика.
— Мы с тобой через стену переговаривались. Полетта рассказывала, как ты меня ругал, — добавил он смеясь.
Павлик слегка покраснел.
— Вы месье Жусс?
— Он самый, — подтвердил француз.
— Да, — признался Павлик, — я рассердился на вас за то, что вы скрыли от меня голодовку. Когда я об этом узнал, я расстроился, стыдно стало…
— Стыдно? Слышите, товарищи, ему стыдно! — Жусс окинул камеру беглым взглядом и снова обернулся к Павлику: — Стыдно? Тобою гордится вся тюрьма, весь город, ты стал любимцем Парижа. О тебе песни поют.
пропел месье Жусс… — Стыдиться тебе нечего! Ты вел себя на допросах как настоящий революционер.
Павлика очень взволновали эти слова.
Повесть русского советского писателя посвящена трудовым будням сельской общеобразовательной школы. Главная героиня — молодая учительница Галина Троян, энтузиастка педагогического дела, натура энергичная и романтическая. В силу обстоятельств девушке приходится взять на себя воспитание «трудного» ребёнка, сына профессора Багмута. Симпатия, привязанность к профессору перерастают в любовь.Автор затрагивает целый ряд актуальных проблем педагогики, показывает, как благотворно влияет на формирование нравственного облика школьников труд — работа на стройке, в ученической производственной бригаде.
В битве за Москву в годы Великой Отечественной войны участвовали воины разных родов войск, в том числе и моряки. И слава, сопутствовавшая морской пехоте с первых дней создания Советских Вооруженных Сил, была умножена у стен столицы.О героических подвигах моряков на защите Москвы рассказывает в своей книге участник событий капитан 1-го ранга С. Кувшинов. Книга рассчитана на массового читателя, особенно на молодежь.
Джузеппе Томази ди Лампедуза (1896–1957) — представитель древнего аристократического рода, блестящий эрудит и мастер глубоко психологического и животрепещуще поэтического письма.Роман «Гепард», принесший автору посмертную славу, давно занял заметное место среди самых ярких образцов европейской классики. Луи Арагон назвал произведение Лапмпедузы «одним из великих романов всех времен», а знаменитый Лукино Висконти получил за его экранизацию с участием Клаудии Кардинале, Алена Делона и Берта Ланкастера Золотую Пальмовую ветвь Каннского фестиваля.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.
Комиссар партизанской бригады «Смерть фашизму» Иван Прохорович Дедюля рассказывает о нелегких боевых буднях лесных гвардейцев партизанского фронта, о героизме и самоотверженности советских патриотов в борьбе против гитлеровских захватчиков на временно оккупированной территории Белоруссии в годы Великой Отечественной войны.
Книга повествует о героических подвигах чехословацких патриотов, которые в составе чехословацких частей и соединений сражались плечом к плечу с советскими воинами против гитлеровских захватчиков в годы Великой Отечественной войны.Книга предназначается для широкого круга читателей.
Весь мир потрясен решением боннского правительства прекратить за давностью лет преследование фашистских головорезов.Но пролитая кровь требует отмщения, ее не смоют никакие законы, «Зверства не забываются — палачей к ответу!»Суровый рассказ о войне вы услышите из уст паренька-солдата. И пусть порой наивным покажется повествование, помните одно — таким видел звериный оскал фашизма русский парень, прошедший через голод и мучения пяти немецких концлагерей и нашедший свое место и свое оружие в подпольном бою — разящее слово поэта.