Два Гавроша - [21]

Приходит ко мне дежурный, докладывает: «Господин фельдфебель, в вагоне номер два бунт!» Смеюсь: «Бунт?» — «Так точно», — отвечает. Не верю: гниды — еще не вши, особой силы не имеют. Оказывается, ошибся. Гниды всполошились. И как! Разобрали нары и досками выбивают решетки. Я категорически запретил применять оружие: зачем стрелять, когда можно в вагон пустить пару овчарок!

Вчера доставил три вагона детей, предназначенных для бауэров[5]. По дороге у меня возникла блестящая идея: «А что, если часть товара отдать профессору Ленгарду? У него как раз большая нужда в подопытных двуногих, и он не поскупится на благодарность».

Сделка состоялась. Правда, профессор был очень, очень придирчив: «Эта девочка не подходит. Она слишком худенькая… А эти — сколько их? Раз, два, три… восемь… тем более! Через час они подохнут».

Приходят бауэры. У одного наряд на пять детей, у другого — на десять, у третьего — на шесть. Хохочу. Держусь за живот и хохочу. «Дорогие мои, — говорю им, — у меня едва сорок штук наберется». Те возмущены: как, мол, три вагона детей?! Отвечаю: «По дороге их не кормили, поэтому так мало осталось».

Грасс прекратил чтение.

— Какое зверство! История не знала еще таких злодеяний!

Помолчав, он с «горечью продолжал:

— И триста лет назад детей похищали, продавали. Они тогда служили забавой для дворцов, из них делали шутов — косоглазых, горбунов» карликов, уродов. А теперь, в двадцатом веке, нашлись немцы, которые поступают с детьми еще более безжалостно: похищают и продают ребят для испытывания на них крепости ядов, действия газов, для прививки чумы…

Грасс дрожащими руками достал зажигалку и поднес огонек к дневнику Франца Круппке. Книжечка запылала,

— Пусть больше никто не узнает, на что был способен немец, — сказал он и виновато взглянул на Павлика, потому что снова ему вспомнились слова мальчика об оружии.

«В моем чемодане вместе с формой унтера лежит разобранный автомат. Может быть, в самом деле он еще пригодится!» — решил Грасс.

Часть вторая. В Париже

Глава первая

1. Два брата

Покачиваясь в старом отцовском кресле, Клод Пети вел мирную беседу с младшим братом Люсьеном, которого не видел более шести лет.

— И ты, Клод, все время торчал в Америке? Безвыездно? — спросил младший брат.

— Да, безвыездно. В стране золота и свободы, — подтвердил Клод, пуская сизые кольца дыма. — Недавно я выразил желание пойти в армию. Меня зачислили в саперный батальон и одним из первых высадили в Нормандии. Но мне не повезло: я попал в плен к немцам… Помучился у них немного и, как видишь, удрал. Прямо к тебе.

— Удрал? Каким образом?

Клод уловил в голосе младшего брата нотку недоверия.

— Каким образом? — переспросил он покачиваясь. — О, друг мой, это длинная история! Буду краток, расскажу в двух словах. — Кресло-качалка остановилась. Клод принял надменный, самодовольный вид. — Одним, словом, боши[6] взяли меня в плен, отправили в лагерь. Мы решили бежать с дружком. Раздобыли острогубцы, после вечерней проверки спрятались в уборной и ночью разрезали проволоку. Сначала все шло гладко. Незаметно выбрались из городка, пересекли шумное шоссе, но у самого леса наткнулись на эсэсовцев. Они открыли по нас стрельбу. Моего спутника уложили на месте, а за меня, видно, сам бог заступился: удалось ускользнуть… Первую ночь провел в доме одного гостеприимного крестьянина. Славный человек. Он накормил меня, снабдил одеждой. Вот и весь рассказ, — закончил Клод и сразу переменил тему: — Люсьен, ты уже женился?

— Нет, — ответил младший брат,

— Работаешь?

— Работаю. В театре. Шофером у одной певицы. Жизель Ансар. Слыхал?

— Не слыхал, — покачал головой Клод. — К нам за океан доносился голос другой француженки… Лиан Дени. У нее замечательный голос. Она и сейчас выступает?

— Нет,

— Почему? О, догадываюсь! — воскликнул старший брат. — Она не желает петь перед нахально развалившимися в ложах оккупантами. Разве я не прав?

— Кто ее знает. Каждый делает то, что ему заблагорассудится, — уклончиво ответил Люсьен.

— Она сейчас в Париже?

— Не знаю.

Внимательный Клод уловил во взгляде брата еле заметную растерянность. «Люсьен, подумал он, лжет. Ему, вероятно, известно, где она сейчас».

Война научила бесхитростного, доверчивого Люсьена осторожно относиться к людям. Сколько его знакомых, прежде кричавших о верности Франции, перешло на сторону врага! Когда разбойничья армия Гитлера вошла в Париж, ее встретили запертыми дверьми и опущенными шторами. Но спустя несколько дней нашлись такие, которые открыли двери, подняли шторы. Жизель Ансар — одна из первых. Экспедиционные силы союзных армий уже высадились в Европе, американцы заняли Рим, советские войска успешно продвигаются к границам фашистской Германии, а она по-прежнему захлебывается песенками нацистских композиторов. При всяком удобном случае вставляет в свою речь немецкие словечки.

Люсьен уже давно устроил бы ей «автомобильную катастрофу»— товарищи удерживают. Они говорят: «Терпи, парень. Ты должен возить эту дуру и пользоваться ее доверием. Надо!» Она действительно дура. Не подозревает, что в то время, когда она кривляется перед пьяными оккупантами, он развозит подпольную литературу, свежие номера «Юма»