Два дня «Вериты» - [2]

Редактор вытер платком потный лоб, редкие рыжеватые волосы и неожиданно предложил:

— Хотите выпить? Коньяк? Виски?

— Послушайте, шеф, — задумчиво сказал Слейн. — А если я откажусь?

Редактор улыбнулся, но в серых водянистых глазах пропало простецкое и дружелюбное выражение.

— Знаете, Слейн, я бы вам не советовал. Вы понимаете? Не советовал бы.

— Может быть, нам в самом деле выпить? — усмехнулся журналист.

Редактор кивнул и наполнил рюмки коньяком. Выпили. Слейн сказал:

— Я, пожалуй, пойду.

Редактор поднялся.

— Проклятая жара! Завидую вам, Слейн, в горах сейчас прохладно. Я распорядился выдать вам чек, сумма вполне достаточная. Остальное по возвращении. Самолет до Чельяно вылетает в двенадцать тридцать, от Чельяно придется добираться автобусом. Жду вас недели так через три… — Он внимательно посмотрел на Слейна. — И не вздумайте отказываться. Право, я желаю вам добра.

Слейн ничего не ответил и вышел.

В баре, куда обычно забегали поболтать и выпить сотрудники «Экспрессо», он нашел Рамона, молодого, неимоверно тощего мулата, подрабатывающего по мелочам в редакции и типографии.

— Эй, парень! Возьми вот эту чепуху, — Слейн помахал листами только что законченной статьи, — добавь своей чепухи, если хочешь… словом, доведи до благополучного конца. И сдай машинистке. Можешь поставить свою подпись.

— О, сеньор! — мальчишка Рамон всегда немного восторженно относился к Слейну и теперь был по-настоящему счастлив. — А вы, сеньор? Разве вы…

— Еду в горы. Приказано письменно восторгаться жизнью тхеллуков.

— И вы поедете, сеньор Слейн?! — в черных глазах мулата отразилось что-то похожее на боль.

— А ты отказался бы? — прищурился Слейн.

— Ах, сеньор!.. — парень смолк. Потом опустил глаза, коричневую кожу щек прожег густой румянец. — Не знаю, сеньор… У меня мать и больная сестра. И нет денег.

«Ну конечно, поехал бы и ты, — вздохнул Слейн. — Мальчик еще не научился врать и его не пошлют…»

Он похлопал мулата по плечу и вышел из бара.

Глава 2

Самолет не устраивал Слейна. Какие сенсации мог он найти для газеты в комфортабельном воздушном лайнере? Разве что потерпеть аварию и разбиться. Но тогда репортаж напишет кто-то другой. Ему лучше ехать поездом — меньше затрат. Слейн не был ни мечтателем, ни набожным чудаком и не обманывался в своих перспективах. Особенности характера и былое сотрудничество в ныне погибших левых журналах прочно закрывали путь к широкой известности и высоким гонорарам. При его туманных надеждах на лучшие дни оставалось ловить мелкие сенсации.

Слейн взял билет в общий вагон: ехать не так уж и долго, в этой маленькой стране нет больших расстояний. Поерзав, устроился как можно удобнее на жестком сиденье и, как только поезд отошел от столичного вокзала, задремал, не обращая внимания на оживленную болтовню сидящего напротив «комми». В открытое окно приятно лился ночной ветерок.

«Еду… — сквозь сон подумал Слейн. — А там видно будет…»

Когда проснулся, скоротечная летняя ночь уже уступила мир солнцу и жаре. Чувствовалось приближение гор: банановые, кофейные и табачные плантации, пальмовые рощи сменились холмами, поросшими густым лиственным лесом. На станции небольшого провинциального городишка, где меняли паровоз, Слейн вышел из вагона купить сигарет. Несколько грузчиков-индейцев укладывали в багажный вагон ящики и тюки. Прислонясь плечом к пакгаузу, зевал в кулак смуглолицый полицейский. Подскочил и залопотал мальчишка-лоточник.

Возвращаясь к вагону, Слейн обратил внимание на двух пассажиров, спешивших к середине состава. Он не успел рассмотреть лица, но высокая фигура одного из них показалась чем-то знакомой. Журналист не мог вспомнить, где видел эту быструю напористую походку с энергичным взмахом рук. Конечно, мало ли всяких фигур и лиц промелькнуло за годы репортерских скитаний. И все-таки что-то здорово знакомое… Второй — худой, черноволосый, в широкополой шляпе, вероятно, индеец — шел, чуть отставая от спутника, и нес большой чемодан. Скорее всего, носильщик или слуга. Но вот с тем, русоголовым, определенно встречались когда-то. Любопытно, кто же это? Слейн быстро пошел следом. Те уже садились в вагон. Индеец оглянулся и, кажется, заметил журналиста. Но тут паровоз пискливо прогудел, состав дрогнул. Слейн бросил сигарету и вскочил на подножку своего вагона.

Ехать уже недолго.

С самой минуты отъезда из столицы где-то в глубине совести ворочалось, скулило исподтишка беспокойство, ощущение душевной нечистоплотности. Слейн сердито уговаривал себя: в чем дело? что, собственно, произошло? Просто едет за очередным репортажем, как и сотни раз за время работы в той же «Экспрессо» ездил на места аварий, убийств и самоубийств, на собрания каких-нибудь «обществ любителей комнатных собак». Сдобрить конкретный материал некоторой долей фантазии — вроде «одиннадцати ножевых ран» — тоже не в диковину: скучающей публике нужны остренькие ощущения. Так в чем же дело? Дело в том, что сейчас уже не мелкая чушь, а… индейцы и — «процветание»! Но он дал согласие на поездку и тем самым принимает участие в лицемерии сильных мира сего, что очень похоже на сознательную подлость… Черт возьми, что же оставалось делать?!