Два дня «Вериты» - [18]

— «Верита» не совсем готова…

— Пустяки, не имеет значения! Честное слово, очень хочется еще разок полюбоваться чудом! Да и вам, дорогой мой Богроуф, новый эксперимент, может быть, подскажет что-то, не так ли?

Я подумал и согласился. Мне всегда было ненавистно гангстерство, будь оно американское или латиноамериканское, любое. Флетчер ушел довольный.

Вечером он прибежал за мной в кафе, где я ужинал. Мы пошли в лабораторию, и здесь Флетчер представил мне сеньора Мануэля, рослого рыжего здоровяка в штатском. Переговорив со мной, сеньор Мануэль с профессиональной ловкостью вложил портативный магнитофон в ящик моего стола. Я указал ему и Флетчеру место вне досягаемости импульсов «Вериты», полицейский поблагодарил и вышел. Через минуту вернулся, с ним пришли еще три сеньора, прилично одетых и представительных. Они чем-то даже походили друг на друга. Только один из сеньоров был в наручниках, а два других держали руки в карманах и не сводили с него глаз. Мануэль сразу выпроводил конвоиров и запер дверь.

— Прошу вас, сеньор Ривейра, — Мануэль проводил бандита к стулу, придерживая за талию. — Садитесь. Не хотите ли сигару?

Человек в наручниках с достоинством принял сигару, прикурил от зажигалки полицейского и с насмешливым прищуром огляделся. На бандита он не походил. Облик средней руки коммерсанта. Вот только разве настоящий коммерсант вел бы себя несколько иначе в подобном обществе и обстановке, без такой уж откровенной нагловатости.

— Сегодня вы придумали что-то новенькое, — подмигнул полицейскому Ривейра. — Медицинская экспертиза или что? Так я здоров, сеньоры. Если у вас нет улик, при чем же тут медицина, а?

— Сеньор Ривейра, не будете ли вы так любезны дополнить ваши прежние показания? — Мануэль многозначительно посмотрел на меня. Я подошел к рубильнику.

— Бросили бы вы эти штучки, начальник. Я не собираюсь чего-то там дополнять.

— Не собираетесь? Как жаль! Но посмотрим, посмотрим… — жестом фокусника он протянул руку ко мне. Я включил «Вериту».

— Отвечайте, кто убил девушку? — голос Мануэля стал жестким, напористым. От былого благодушия не осталось и следа.

— Какую девушку? — Ривейра еще хранил на губах усмешку.

— Разве за последнюю неделю ваша банда совершила не одно убийство?

— Д-да… — Ривейра раскрыл рот, выронив сигару на колени.

— На улице Доминиканцев в Санта-Доре. Где еще?

— У кабачка…

— Какого?

— …«Зеленый попугай»…

— Кто именно убил на улице Доминиканцев?

— Коро Манекенщик.

— А у «Попугая»?

— Я… Но это случайно, я не хотел!..

«Верита» как будто тоже нервничала, ее зеленый глаз то мерк, то разгорался. С Ривейры свалилась шляпа. Он или повизгивал от недоумения и ужаса, или сыпал признаниями. Полицейский деловито задавал вопросы, а Ривейра все говорил, называя имена и клички, адреса тайных притонов.

— Они прирежут меня!.. — истерически вопил он в минуты просветления.

Флетчер и Мануэль стояли у окна между распределительным щитом и трансформатором, и полицейский все спрашивал. Ему прежде и не снился такой допрос, он блаженствовал, ехидничал, язвил, издевался над страхом бандита. Всплывали бизнес на женщинах из публичных домов, шантаж, торговля наркотиками. Когда дело дошло до наркотиков, Мануэль перестал издеваться, посерьезнел и спрашивал более осторожно. Когда же уничтоженный Ривейра выложил, что последнюю партию героина он доставил на виллу какого-то сеньора Бруно, полицейский беспокойно оглянулся на меня и резко крикнул: — Довольно!

Вошли детективы в штатском и увели измочаленного откровениями гангстера. Мануэль быстро извлек магнитофон и поспешно распрощался со мной. Довольный Флетчер, обняв меня на ходу, тоже ушел.

Допрос бандита Ривейры был уже не научным экспериментом, а практическим применением «импульсов правды». И тут я впервые по-настоящему задумался о том, какими поистине великими возможностями будет обладать владеющий «Веритой».

Долго размышлял я, сидя в тот вечер перед «Веритой». И наутро заявил Флетчеру, что отказываюсь проводить какие бы то ни было опыты до тех пор, пока не доведу пробную модель до нужного мне уровня. Он согласился сразу же. Только еще раз попросил соблюдать строгую секретность, не отлучаться за стены лаборатории и непременно извещать его, когда намерен включать аппарат. И еще торопил с чертежами.

Мне больше не требовались помощники, по крайней мере до того, как начну изготовление второй, более совершенной модели. Флетчер перевел техников Хилла и Тейсона в другой отдел. Шпееру я изредка еще давал задания произвести на электронной вычислительной машине кое-какие расчеты.

После того вечера у немца появилось ко мне странное влечение, симпатия, может быть, он чувствовал нечто вроде благодарности к человеку, которому открыл душу и который не пользуется его минутной слабостью, не лезет в друзья и не презирает. Кроме того, Шпеер так долго молчал… А ведь здорово облегчает, когда выговоришься перед надежным человеком. Сейчас я это по себе чувствую, Джо…

Но что особенно пригодилось мне в дальнейшем — Шпеер считал, что теперь может вообще ничего от меня не скрывать. Или у него выработался своеобразный условный рефлекс — при виде меня открывать душу? Не знаю.