Два дня - [108]

Глава 70

Внутри снова появилась пустота. Глубокая-преглубокая брешь – идеальная обитель для птиц печали. Демарко уже ощущал, как они хищно кружили вокруг и пронзительно, нетерпеливо курлыкали. Но на этот раз он совсем не хотел пускать этих алчных птиц внутрь. Почему его сердце должно быть всегда гнездом тоски и унынья? Ему нужно было срочно заполнить эту пустоту. К сожалению, Демарко не обладал талантами Хьюстона; он не обладал даром вымысла и не мог вообразить себя не тем, кем являлся на самом деле.

Он просидел на заднем крыльце в этот вечер довольно долго, разглядывая неухоженный двор и незаконченную дорожку. Но его глаза воспринимали их только как фон. Фон того, чего видеть они, увы, не могли. Демарко открылась причина его тоски. Причина любой тоски. Утрата того, что когда-то было, а теперь безвозвратно исчезло. Утрата того, чего никогда не было и быть не могло.

Последние несколько лет Демарко заполнял свою пустоту работой. Одно расследование за другим. Одна трагедия за другой. Загадки, которые нужно было решить. «И это все, что меня ждет и в будущем? – спросил себя Демарко. – Неужели мой удел – сидеть здесь и пялиться на отросшую траву, пока не случится очередная трагедия? Жить жизнью, смысл которой придают только ошибки и несчастья других людей?»

Воздух был такой свежий, чистый и прохладный, каким он может быть только в один из ноябрьских дней. Нет, Демарко не хотел, чтобы птицы печали снова поселились в его сердце. Они были маленькие, черные, крикливые и не могли привнести ничего, кроме черноты, в те черные дни и длинные черные ночи, что ожидали его впереди. Но сержант не знал, как отогнать от себя этих птиц. Работа заставляла их умолкнуть только при свете дня. А ночью их уже не удавалось утопить даже в виски.

* * *

В конце романа – того самого, что Хьюстон надписал и подарил Демарко в благодарность за разделенные с ним ланчи, – главный герой говорил: «То, что я должен сейчас сделать, совершить нелегко. Это то, чего я больше всего страшусь. Но если я буду лелеять свои страхи, я не смогу двигаться вперед. Хуже того, я начну двигаться вспять. Это было бы даже хорошо, если бы я сумел вдруг вернуться в прошлое. Но прошлое – это стена, сплошная и непроницаемая стена. Прошлое – это крепость, которую невозможно взять штурмом».

Демарко вспомнил, как он впервые прочитал этот абзац. И как сильно смутился, не осознав до конца смысл его первой же строчки. А потом смутился еще больше, пораженный странным построением фраз во всем абзаце. Когда-то давно рядом с ним была Ларейн. И она объясняла ему различные речевые конструкции и обороты, метафоры и аллегории. А без нее, в пустом доме, Демарко порой не всегда понимал суть прочитанного. И эти строки тоже показались ему странными. Двусмысленными. А ухватить их скрытый смысл у него не получалось. Тогда он перечитал их еще раз – уже вслух. Почему в них эти «но» и «если»? И тут Демарко озарило. «Ну конечно!» Хьюстон хотел передать переживания главного героя, его ужас перед тем шагом, на который он все же решился. И его попытку заставить себя путем логических убеждений сделать этот шаг. Каким бы тяжелым и страшным он ему ни представлялся.

Сейчас, в доме, тишина которого становилась ему все привычней, Демарко снова перечитал этот абзац – весь полностью. А потом откинулся назад в своем кресле, положил книгу на грудь, уставился в потолок и задал себе прямой вопрос: «А чего ты боишься, Демарко? Что должен сделать ты?»

Он долго раздумывал над этим. Но нашел на свой вопрос только один ответ.

Глава 71

В этот вечер Ларейн заехала на подъездную аллею к своему дому позже обычного. И на этот раз за ее машиной проследовал черный внедорожник. Мужчина, который из него вылез, по виду был на несколько лет моложе Ларейн. И держался очень самоуверенно. Выпустив из левой руки бутылку пива, он приостановился у машины, огляделся по сторонам и задержал взгляд на бледном выпуклом месяце. Демарко показалось, что этот человек на самом деле хотел, чтобы его увидели стоящим на краю лужайки перед домом старшей по возрасту женщины. То ли он не отличался скрытностью, присущей его более расторопным предшественникам. То ли даже хотел, чтобы Ларейн заметила его безразличие и осознала, как ей повезло, что он удостоил ее своим вниманием. Но Ларейн уже зашла в дом, оставив дверь приоткрытой. И мужчина наконец соблаговолил пересечь дворик.

На этот раз Демарко не стал дожидаться обычных сигналов, указывающих на то, что Ларейн и ее новый друг поднимаются в спальню. Он вылез из своей машины, стремительно подошел к входной двери и постучал. Вскоре Ларейн открыла дверь и застыла на пороге, глядя на него такими же затуманенными глазами и с таким же отсутствующим выражением на лице, как обычно.

– Ты меня знаешь, – сказал ей Демарко. – Если я решил что-то сделать, я это сделаю.

Лицо Ларейн осталось бесчувственным – холодный, красивый камень.

– И я хочу, чтобы ты знала. Я больше не позволю тебе поступать так со мной. И я задолбался смотреть на то, что ты делаешь с собой.

На какую-то секунду ее брови нахмурились.

– Я действительно не понимаю – наказываешь ли ты меня или себя. Или нас обоих. Но я знаю одно: я больше в этом участвовать не хочу.