Два цвета - [47]

В и т а. Какое представление?

С и м а. Куда тебя понесло ночью? Где пропадала целый день? Когда я была у тебя, ты все головой кивала, говорила, я тебе не помеха, а сама? Я, Витенька, понимаю, зачем тебе понадобился этот цирк.

В и т а. Ты думаешь, я нарочно?

С и м а. Чего ты хочешь? Четыре года вы прожили вместе, и ничего не получилось. И не могло получиться. Тебе нужен человек, который бы носил тебя на руках. Валя не из таких людей. Он ученый. Никто из нас не сделает десятой доли того, что делает Валя, и если ты с ним, это надо понимать. Забыть о себе. Жить для него. Зачем ты пришла?

В а л е р и й. Я позвал.

С и м а. Ты? Зачем?

В а л е р и й. Позвал потому, что нам надо поговорить, а ты мешаешь. Оставь нас.

С и м а (растерянно). Мешаю?

В а л е р и й. Пойди посиди с ребятами. Я позову.

С и м а. Валя, что случилось? Я должна знать.

В а л е р и й. Ты можешь выйти на десять минут?!

Сима растерянно смотрит на Валерия, молча уходит.

В и т а. Нельзя так, Валя. Она человек, женщина, которая тебя любит. А ты бьешь ее наотмашь.

В а л е р и й. Лучше, если она поймет сразу, что произошло.

В и т а. А что произошло?

В а л е р и й. То, что должно было произойти два года назад. Когда ты ушла, я был уверен, что ты вернешься. Через день. Через два. Через неделю, наконец.

В и т а. А я ждала, что придешь ты. Придешь и скажешь что-то такое, после чего я могла бы вернуться.

В а л е р и й. Что я должен был сказать?

В и т а. Не знаю. Но я ждала. Твоего прихода. Письма. Или хотя бы звонка по телефону.

В а л е р и й. Я писал.

В и т а. Ты писал по делу. По поводу рисунков отца. Я помню это письмо. Слово в слово. А вот когда ты позвонил сегодня… Мне показалось, что вот наконец пришла та самая минута, которой я ждала.

В а л е р и й. Да, ты права. Пришла.

В и т а. Нет, кажется, не пришла. Ты совсем не изменился. Как ты сейчас разговаривал с Симой? Ты говоришь — никаких серьезных причин. Ты так и не понял, что заставило меня уйти. Не было других женщин? Я не сомневалась в этом никогда. Больше того — я любила тебя. Когда Володька Зотов привез меня в этот дом, мне было семнадцать. Мы поженились. Я была счастлива. А потом умер отец. Пришли какие-то люди, составили опись и увезли все его работы в музей. На стене остались темные пятна. Ты переклеил обои. Мы стали жить как будто в другом мире. Твой отец был необыкновенным человеком. Вокруг него всегда было много людей.

В а л е р и й. Поэтому он не сделал и половины того, что мог.

В и т а. Нет, Валя. Он сделал гораздо больше, чем ты думаешь. Я знаю очень многих, которые ему обязаны всем. А ты всегда снисходительно относился к нему, к тому, что он делал. Что уж говорить обо мне. Ты считал мою работу забавой. Нет, ты был внимателен, покупал краски. Но разве в этом дело? Когда то, чем ты живешь, не нужно самому близкому человеку, появляется страшная мысль: может быть, это не нужно никому? А я любила, я верила в тебя. И, наверно, поэтому стала смотреть на мир твоими глазами. Я писала вид из этого окна много раз. Я всегда видела что-то новое. И получалось. А потом… Как-то приготовила подрамник, взяла кисти… Крыши, река, пристань. И ничего… больше. Кому это надо? Что-то сломалось внутри. Я все-таки заставила себя писать. Плохо. Очень. Я бросила. Опять начинала. Помнишь? Я нервничала. А когда ты уехал, я осталась одна. Много думала. И поняла, что перестала быть собой. Мне надо было найти себя. И я ушла.

В а л е р и й. Проще. Ты в какую-то минуту поняла мою правоту. А может быть, не хватило таланта, мужества. Или поняла, что в наше время есть дела поважнее. И хватит об этом. Есть два человека — ты и я. И мы должны быть вместе.

В и т а. Валя, ты ничего не понял. Ничего.

Входит  С и м а.

В а л е р и й. Я сказал — позову.

В и т а. Валя!

В а л е р и й. Мы не кончили разговор.

В и т а. Кончили. Останься, Сима.

Входит  Я ш а со старым деревянным чемоданом.

Я ш а. Валька, у тебя на антресолях дикая пылища. (Чихает.)

В а л е р и й. Что ты притащил?

Я ш а. Тюбики.

В а л е р и й. Какие тюбики?

Я ш а. Тюбики. Кармин, ультрамарин… Тьфу, черт, весь вечер в рифму… Это плохо кончится… Сиена жженая, охра, кобальт… Во!

В а л е р и й. Все?

Я ш а. Нет, не все. Не двигайся. (Уходит.)

В а л е р и й. Ты просила, чтобы он принес краски?

В и т а. Нет.

В а л е р и й. Зачем он вытащил их?

В и т а. Не знаю.

В а л е р и й. В чем дело, черт возьми?

Входит  Я ш а, приносит этюдник и связку подрамников с холстами.

Я ш а (чихает). Прошу всех отойти к окну.

Никто не двигается. Яша развязывает холсты и раскладывает их на полу.

В а л е р и й. Убери.

Я ш а. Спокойно, Валя. Итак, перед вами выставка раннего творчества художницы Виты Алексеевны Морозовой. К сожалению, наша экспозиция носит случайный характер. Здесь представлены только те работы, которые не уничтожены автором и не съедены мышами на антресолях нашего уважаемого хозяина.

В и т а (смеется). Яша, зачем?

В а л е р и й. Умнее придумать не мог?

Я ш а. Валя, возьми себя в руки. Взгляните на знакомый пейзаж. Вид из окна. Отсюда. Крыши домов. Мост и река. Далеко на горизонте лес. Утреннее солнце. Закат. Солнечный полдень. И даже весенний дождь, а на крышах домов солнечные блики. На каждом полотне по солнцу. Какое оно разное, это термоядерное светило! Источник жизни. Папа и мама всех цветов радуги. А тут смотрите, какое солнечное сплетение… Знаю, знаю, есть такой спортивно-медицинский термин. Но я бы назвал солнечным сплетением нечто иное. Скажем, лучшую минуту жизни. Или… Или, может быть, госпожа гармония, соединение всего лучшего в человеке, и должна называться солнечным сплетением?!