Два чемодана воспоминаний - [18]
Мы долго огибали луг, на котором они стояли. На жесткой земле, под палящим солнцем. Их было много, но каждый — абсолютно одинок. Ракетки с зелеными пластиковыми струнами разрезали воздух, и созданные ими вихри кружились над лугом. Зачем им все это? Они и понятия не имели. Движения их были бесцельны, но в них ощущалась искренняя преданность какому-то важному делу, и я почувствовала себя невероятно счастливой, словно благодаря им постигла одну из важнейших тайн жизни.
Дядюшка Апфелшнитт переболел тяжелым гриппом и теперь потихоньку поправлялся. Я принесла ему анемоны, и он встал с постели — в мою честь. В домашней куртке из черного атласа он выглядел не менее представительно, чем в темных костюмах, которые носил обычно. Но из открытого ворота жалобно торчала похудевшая шея, и щеки его ввалились.
Ворча, он отложил мой букет в сторону, подальше от себя.
— Ты не доставила мне удовольствия цветами. Когда их срезают, они начинают умирать. Я никогда не понимал, как могут культурные люди получать удовольствие, любуясь умирающими в вазе цветами. С меня довольно моего собственного распада.
Он зашелся в приступе кашля. В комнате было душно, но окна и балконная дверь наглухо закрыты. Я хотела открыть окно, но дядюшка Апфелшнитт сказал, что его раздражает уличный шум:
— Может быть, оттого, что я в нем не участвую.
Он уселся поглубже в кресло и прикрыл глаза. Было очень мило с моей стороны принести старику цветочки, сказал он, но еврейский закон это запрещает. Мне пора бы знать, что нельзя сорвать растение, если этим мы причиняем вред какому-то живому существу, даже невидимому. Разве цветы не источник пищи для пчел, шмелей и других насекомых? Дядюшка Апфелшнитт чувствовал священный трепет перед всякой живой тварью. Потому что Талмуд учил, что нанесение бессмысленного горя живому существу будет учтено и наказание не заставит себя ждать. Он никогда не забывал, прежде чем отхлебнуть молока, сказать: «Да будет у коровы, давшей это молоко, долгая беззаботная жизнь».
Я молча разглядывала знакомый рисунок на ковре. На письменном столе стоял глобус, с которым я когда-то играла. Он сильно постарел с тех пор. Континенты и океаны выгорели на солнце. Издали я разглядела Тропик Рака и Тропик Козерога. И пунктиры пароходных линий. Нью-Йорк — Бремерхафен. Саутгемптон — Кейптаун. В детстве эти названия очаровывали меня. Однажды паучок, запутавшись в моих волосах, упал на Сянгфан в Китае, побежал вверх, добрался до Гренландии и остановился на розе ветров. Дядюшка Апфелшнитт захлопал в ладоши. «Да это паучий Марко Поло!» — воскликнул он. Мы с ним тоже много путешествовали. Иногда успевали за день раз двадцать пересечь экватор, всякий раз цепляясь за него килем. Что за времечко было!
Теперь мы вяло сидели рядом.
— Может быть, все-таки открыть что-то, — сказал он, промокая платком лоб.
Балконная дверь скрипнула. В лицо мне пахнуло бензином.
— Это не слишком освежает, — сказала я. — Вам бы лучше вентилятор купить.
Дядюшка Апфелшнитт кивнул:
— Вот придет Мессия, тогда…
Он говорил так, если хотел отложить что-то на долгий срок.
Я обернулась:
— Вы действительно верите в приход Мессии?
Он кивнул и процитировал известную молитву:
— Даже если он задерживается, я верую вопреки всему. И вопреки всему каждый день ожидаю его прихода.
— Значит, он может в любую минуту войти в дверь? Тогда вам надо немедленно побриться!
— Пока что он задерживается.
— Но вы его все равно ожидаете?
— Я ожидаю его вопреки знанию. Не имеет значения, когда он придет, важно, что нам необходимо его увидеть. — Он усмехнулся. — Знаешь анекдот про бедных варшавских евреев, переезжавших из одной лачуги в другую? Целый день возили они на ручной тележке свой скарб. Вечером, наконец, свалили всё на чердаке, под прохудившейся крышей, уложили спать девятерых детей на соломе вповалку и сели передохнуть. Мать уже и пальцем шевельнуть не могла от усталости. И вдруг слышит: по улице бежит человек и вопит: «Мессия идет! Мессия идет!» Бедная женщина вздохнула тяжело и говорит: «Только этого нам сегодня недоставало!»
Дядюшка Апфелшнитт придерживался концепции Исаака Луриа, каббалиста шестнадцатого века из Сафеда. В начале начал, учил Луриа, все осуществлялось Божественной Бесконечностью. Чтобы сотворить мир, Богу пришлось отказаться от Своей Бесконечности. Он ушел в Себя, чтобы освободить место для материи. Так возникли Космос, Земля, человек. И так возникло зло. Из Своей ссылки Бог посылает свет, который вызывает расщепление пространства. Колоссальная сила этого света разнесла все сферы в куски, и наступила катастрофа. Божественный Свет стал растекаться по пространству, с этого началась диаспора евреев, и главная их задача — собрать разлетевшиеся искры, чтобы восстановить Космос в прежнем его величии. Это восстановление, говорил Луриа, можно ускорить, изучая Тору и исполняя Божьи Заповеди.
Новое толкование работ Луриа изменило жизнь евреев во всем мире. Они не должны более находиться в праздном ожидании Мессии. Каждый еврей может заняться спасением мира персонально, путем молитв, поста и любви к ближним своим, как к самому себе. Раньше евреи объясняли свое рассеяние меж народами земли как посланное Богом испытание, которое они должны были пассивно переживать. Под влиянием Луриа диаспора превратилась в позитивную силу, одно из условий на пути к олам а-ба, Будущему Миру. Приход Мессии стал менее важен, гораздо важнее проложить ему дорогу. Этим и занимался, прилагая все силы, дядюшка Апфелшнитт. Я не знала другого человека, столь гармонично сочетавшего в себе богобоязненность с любовью к людям. Хотя мягкость его объяснялась не характером, а скорее привычкой с утра до вечера подкрепляться водкой. На завтрак он съедал два куска серого хлеба с маслом, обильно посыпанных солью, и запивал это двумя стопками «Столичной», приговаривая: «Это полезно для пищеварения». К вечеру бутылка была на три четверти пуста. Он никогда не бывал пьян, но мне всегда казалось, что спиртное не столько улучшает его пищеварение, сколько смягчает взгляд на мир.
ББК 84Р7 Б 88 Художник Ю.Боровицкий Оформление А.Катцов Анатолий Николаевич БУЗУЛУКСКИЙ Время сержанта Николаева: повести, рассказы. — СПб.: Изд-во «Белл», 1994. — 224 с. «Время сержанта Николаева» — книга молодого петербургского автора А. Бузулукского. Название символическое, в чем легко убедиться. В центре повестей и рассказов, представленных в сборнике, — наше Время, со всеми закономерными странностями, плавное и порывистое, мучительное и смешное. ISBN 5-85474-022-2 © А.Бузулукский, 1994. © Ю.Боровицкий, А.Катцов (оформление), 1994.
Карл Штерн живет в Берлине, ему четырнадцать лет, он хорошо учится, но больше всего любит рисовать и мечтает стать художником-иллюстратором. В последний день учебного года на Карла нападают члены банды «Волчья стая», убежденные нацисты из его школы. На дворе 1934 год. Гитлер уже у власти, и то, что Карл – еврей, теперь становится проблемой. В тот же день на вернисаже в галерее отца Карл встречает Макса Шмелинга, живую легенду бокса, «идеального арийца». Макс предлагает Карлу брать у него уроки бокса…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.