Два адмирала - [29]

— Нет… нет, он nullius… nullius, — повторял с напряженным усилием баронет, — сэр Реджинальд… сэр Реджинальд…

— Скажите, пожалуйста, господин Ротергам, кто же это такой сэр Реджинальд? Вероятно, это какой-нибудь родоначальник фамилии Вичекомбов?

— Вовсе нет, сэр; это Гертфорширский баронет, сэр Реджинальд Вичекомб; он происходит, как я слышал, от младшей линии дома Вичекомбов.

— Наконец-то, мы достали дно! А я вообразил себе, что этот сэр Реджинальд какой-нибудь современник Плантагенетов. Хорошо, сэр Вичерли; итак, вы желаете, чтоб мы послали нарочного в Гертфоршир за сэром Реджинальдом Вичекомбом, который, вероятно, должен исполнить ваше завещание. Не напрягайтесь говорить — нам довольно одного знака.

Сэр Вичерли, казалось, был поражен этим предложением, которое, как читатель легко поймет, было весьма далеко от настоящего его намерения; скоро, однако, он улыбнулся и кивнул головой в знак согласия.

Сэр Джервез с расторопностью делового человека подошел к столу и продиктовал своему секретарю короткое письмо. В ту же минуту он подписал его, и Атвуд немедленно вышел из комнаты, чтобы отправить его с нарочным. Исполнив таким образом желание больного, адмирал с удовольствием потирал руки, как человек, выпутавшийся из затруднительного положения.

— После всего этого я все-таки не понимаю, господин Ротергам, — сказал он викарию, отойдя с ним в сторону и ожидая возвращения секретаря. — К чему баронет возится с этой школьной латынью — nullius, nullius, nullius. Не объясните ли вы мне этого?

— Может быть, сэр Вичерли хотел сказать этим, что сэр Реджинальд, происходя от младшего сына, — «никто», то есть не имеет жены (а он действительно, кажется, холост), или, наконец, что он беден, ничего не имеет.

— Неужели сэр Вичерли такой отчаянный словесник, что станет выражаться так иероглифически на своем, едва ли не смертном, одре? Но вот и Атвуд!

После короткого совещания три избранных свидетеля подошли снова к кровати баронета, и адмирал опять начал вести переговоры.

— Что это значит, сэр, полукровный, единокровный? — спросил адмирал с маленькой досадой на непонятность слов говорившего.

— От одной крови, сэр, от одних мужа и жены, это основной закон, сэр Джервез; я слышал так от покойного брата, Томаса.

Англия с незапамятных времен отличается той особенностью, что в ней никто, кроме настоящих законников, не знает законов. Постановление Англии относительно наследия детей, происшедших от второго брака, постановление, с которым познакомил баронета родной брат его, Томас, отменено или, лучше сказать, изменено только в последние годы; но, кажется, если бы оно и до сих пор существовало, то весьма немногие знали бы о нем, потому что его всегда хранили в тайне как закон, противный природному чувству и правде. Из сказанного нами весьма легко заключить, что сэр Джервез и окружавшие его вовсе не знали закона о праве крови, и потому нисколько не удивительно, если намеки почтенного баронета на полукровных и единокровных братьев были для них загадками, которых никто из них не мог разгадать, по недостатку сведений.

— Что хочет сказать нам добрый баронет? — спросил адмирал. — Я желал бы служить ему всеми силами, но все эти «nullius», «единокровный», «полукровный» для меня просто тарабарщина; не можете ли вы, Атвуд, пояснить нам сколько-нибудь это дело?

— По чести сказать, сэр Джервез, я ровно ничего тут не понимаю; скорее все это относится, как мне кажется, к правоведам, чем к нам, морякам.

Сэр Джервез сложил назад руки и начал прохаживаться по своей квартердечной привычке взад и вперед по комнате. При каждом повороте он останавливал свой взор на больном и всякий раз видел, что глаза больного были устремлены на него. Ему казалось, что умирающий беспрестанно просит у него помощи, которой он не в состоянии подать; поэтому он снова подошел к кровати, решившись привести скорее дело к концу.

— Как вы думаете, сэр Вичерли, — сказал он, — не можете ли вы написать нам несколько строк, если мы дадим вам перо, чернил и бумагу?

— Невозможно, я едва вижу, у меня… не станет силы, впрочем… попытаюсь… если вам угодно.

Это весьма обрадовало сэра Джервеза, и он тотчас же обратился к своим сотоварищам с просьбой помочь ему. Атвуд и викарий подняли старика и обложили его подушками, а адмирал положил перед ним письменный прибор, употребив вместо конторки большую книгу. Сэр Вичерли после нескольких неудачных попыток, наконец, взял в руку перо и с большим трудом написал по диагонали листа шесть или семь почти непонятных слов. Тут силы его оставили, и он упал назад, выронив перо и закрыв в забытьи глаза. В эту критическую минуту в комнату вошел доктор, который положил конец дальнейшему разговору, приняв на себя заботу о больном.

Наши свидетели удалились в гостиную, и Атвуд, взяв с собой по привычке бумагу, исписанную баронетом, вручил ее сэру Джервезу.

— Это так же непонятно, как и «nullius»! — воскликнул сэр Джервез после тщательного старания разобрать написанное. — Что это в начале за слово такое? Как вы думаете, господин Ротергам?

— Это ничего больше, — сказал викарий, — как «во» — растянутое на целую версту.