Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни - [8]

В доме уже собралось немало народа, человек двадцать. «Сливки» московского общества – адвокаты, артисты, писатели, номенклатурные работники, – рассказала подруга Аркадия, Лена. Люди живо общались. Атмосфера была веселой и непринужденной, наполненная шутками и взрывами смеха. Мы с Ларисой начали знакомиться с другими приглашенными. Но я инстинктивно держалась подальше от Максима.

Когда все сели за стол, то я оказалась на торце длинного прямоугольного стола между двумя мужчинами. C одной стороны был какой-то адвокат, имени которого я не запомнила, а с другой стороны оказался… Максим. Не знаю, сел ли он рядом со мной случайно или преднамеренно, но за столом он постоянно любезно оказывал мне знаки внимания, подкладывая на тарелку еду и следя за тем, чтобы мой бокал не оставался пустым.

Началось веселое шумное застолье.

Получилось так, что Нолик сел на противоположном торце стола, заставленного блюдами и бутылками вина и водки, прямо напротив меня. Очень колоритная личность, он выступал тамадой и «затейником», не давая гостям скучать. Слушая его, я поняла, что у него был не только острый взгляд, но еще и язык. Он говорил без умолку, постоянно отпуская ироничные ядовитые шуточки.

Нужно сказать, что все было преподнесено им с большим чувством юмора. Человек, безусловно, очень талантливый – мастер слова, поэт «недаром». Удержаться от смеха было невозможно. После каждой его «репризы», как тогда говорили в артистических кругах, гости взрывались от хохота. Было видно, что Нолику это доставляло удовольствие, и он продолжал «работать на публику» с пылом и энтузиазмом.

В какой-то момент Максим шепнул мне: «Нолик «на взводе» – давно должна была приехать из Одессы его любимая женщина, Галя, но она задерживается, а он страдает в ожидании».

Действительно, нервное состояние Нолика было заметно, и чем больше он пил, тем больше он был «на взводе». Если вначале в свои «репризы» он лишь изредка вводил, говоря официальным языком, ненормативную лексику, как «приправу к блюду», то чем дальше, тем ее было больше. Как будто Наум выплескивал всю свою обиду на судьбу, которая несправедливо задерживала долгожданную встречу с его любовью.

А я тоже постепенно напрягалась, но по другой причине. Становилось все более неприятно слушать бесконечный поток нецензурных слов – их с избытком хватало и на улицах Москвы, возле пивных ларьков. Кроме того, шутки хозяина дома становились все более злыми. Я начала ерзать на стуле – не этого ожидала от вечера в творческой компании.

Поначалу я смеялась вместе со всеми над словами хозяина дома, сначала искренне, а затем больше из вежливости. Но в какой-то момент мне вдруг стало скучно и неинтересно. Конечно, я понимала, что Нолик таким образом развлекал гостей и развлекался сам – у каждого свой метод, имеет право. Но все это становилось очень однообразным, неэстетичным и резало ухо. И слишком далеким от той прекрасной поэзии, которую он подарил музыке, являясь профессиональным поэтом-песенником.

Я начала ругать себя за то, что поддалась на уговоры, согласилась поехать на незнакомую мне дачу, не зная человека и его круг. Как-то все получилось очень быстро. Почувствовала себя как в ловушке – удовольствия от вечера не получала, но и покинуть дом не могла.

«Как бы уехать отсюда?» – мысли вереницей крутились у меня в голове.

Я сознавала, что ситуация безвыходная. Своим ходом мне оттуда было не выбраться. «В любом случае придется ждать, пока кто-то с машиной не соберется возвращаться в город. Попросить взять меня с собой», – подумала я.

Решила при первой возможности выяснить у адвоката, сидящего справа от меня, когда он собирается уезжать, и напроситься в попутчицы.

Когда Нолик в очередной раз выпустил нецензурную тираду и гости залились хохотом, я решила больше не напрягаться и не делать вид, что мне смешно. Поскольку я оказалась единственной, кто перестал реагировать на его «репризы», Нолик сразу заметил это. Комично сделал «страшные глаза» и сурово спросил меня:

– А ты почему не смеешься? Что, не смешно?

Я подумала, что терять мне, собственно, нечего, я никому ничего не должна. Улыбнулась и ответила ему полушутливо-полусерьезно:

– Нет, не смешно. Мне, скорее, жаль, что человек с такими умными и красивыми глазами вынужден выражать свои мысли не иначе, как матом.

Установилась «гробовая» тишина. Все застыли, впившись в меня глазами, казалось, не веря своим ушам.

Я понимала, что моя реплика могла очень не понравиться хозяину дома – «кто эта незнакомая девица, непонятно как затесавшаяся в его привычную компанию, чтобы делать ему замечания?» Но в юности я была настолько цельной, непосредственной и бесстрашной натурой, что каждый раз, когда верила в правоту своих мыслей и принципов, высказывалась без обиняков.

Конечно, Нолик мог мне резко ответить, «поперчив» свои слова «художественным матерком», мол: «…не нравится – тебя никто здесь не держит!». И тогда мне пришлось бы встать и направиться к двери, уходить в темноте через лес к железнодорожной станции. Так как я не была настолько наивной, чтобы не понимать, что никто не прервет веселую вечеринку, чтобы довезти меня до электрички, даже активно флиртующий со мной адвокат.