Душой и телом… - [2]

— Зик? Так это вы главный на лесопилке? — нахмурилась она.

Он окинул ее взглядом, но не быстрым, как она, а медленным, с восхищением отмечая женственные округлости, проступавшие под великолепного покроя белым платьем, черный шелк волос и зелень глаз, по цвету напоминавших побеги болиголова.

Господи, неудивительно, что его младший братец так втюрился!

— А что, Билли вас здесь ждет? — спросила она.

— Нет.

Она скрестила руки на груди и на мгновение замерла, словно мраморное изваяние, испытующе глядя на него. Она была не такой высокой, какой казалась благодаря осанке и манере держаться. Актриса, умеющая подать себя, подумал он, и здесь нечему удивляться. Если чему и стоит удивляться, так незаурядному, живому уму этой женщины, который он ощущал необыкновенно ясно.

— Брат говорил о вас. Его послушать, так даже солнце всходит и заходит по вашему повелению.

— Как раз наоборот, — скривив губы, отозвался он. — У Билли солнце всходит и заходит отнюдь не по моему повелению, если говорить о нас двоих.

При этих словах пристально смотревшие на него зеленые глаза потемнели и приняли настороженное выражение. Зик наблюдал, как на лице ее то и дело одно выражение сменялось другим.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она с такой подкупающей откровенностью, что он почувствовал невольное восхищение.

Она заслуживала честного ответа на свой вопрос, хотя ему не особенно нравилось, что отвечать должен именно он. От досады на младшего брата и пикантность ситуации голос у него сделался хриплым. Из-за своей непроизвольной реакции на женщину, которую он явился сюда искать, он говорил теперь скрипуче и резко.

— Все проще простого. Брат думает, что влюблен в вас.

Челси выслушала эту короткую, уму непостижимую фразу, окинула холодным взглядом произнесшего ее мужчину с удивительными карими золотистого оттенка глазами и почувствовала какое-то тревожное томление, от которого по коже побежали мурашки.

Билли Норт влюблен в нее?

Мысль казалась настолько нелепой, что понадобилось несколько секунд, чтобы обдумать, а потом отбросить ее.

Зик Норт ошибается. Но прямые темные волосы, небрежно зачесанные назад, невыглаженные брюки и рубашка защитного цвета, которые тот носил с безразличием, граничащим с высокомерием, сапоги с ободранными носками, имевшие такой вид, словно он не снимал их с тех самых пор, как стал взрослым мужчиной, — все это не вязалось с мыслью, что Зик Норт склонен к иллюзиям. Он сидел совершенно спокойно, неподвижный, словно статуя, сверля ее таким инквизиторским взглядом, что ей стало казаться, что он видит ее насквозь.

Она призвала на помощь все свое самообладание и выдавила из себя ответ, где сквозили недоверчивые нотки.

— Нет. Должно быть, вы ошибаетесь. Билли не…

Он пресек ее возражение одним-единственным выразительным взглядом, перед которым, казалось, рушились все преграды, какие она могла воздвигнуть.

— Да, примадонна, — тихо сказал он. — Он влюблен без памяти. Втюрился по уши. Навеки. Хоть сейчас под венец.

Челси была слишком изумлена этими словами, чтобы возразить, и слишком раздосадована самим говорившим, чтобы запротестовать против нелестного прозвища, которым он ее наградил.

— Билли сказал это? — спросила она охрипшим от внезапно подступившего к горлу комка голосом.

Мгновение Зик Норт испытующе смотрел на нее, потом он неохотно протянул руку через столик и отодвинул от него стул.

— Вам, пожалуй, лучше сесть.

Это прозвучало скорее как приказ, а не приглашение, но Челси не стала возражать. Она села, внимательно глядя на мужчину, расположившегося напротив, и пытаясь понять, почему он разговаривает с ней так грубо.

— У Билли неприятности, — отрывисто бросил он.

— Неприятности?

— Он звонил мне вчера и рассказал какую-то путаную историю, что к чему, я так и не понял, но суть в том, что он здорово влип. Говорить мне об этом он не пожелал. Просить помощи — тоже, но он впал в отчаяние. Больше того — он боится, что его неприятности могут выйти боком и вам.

— И мне…

Челси осеклась, затем на мгновение прикрыла глаза, надеясь, что, не видя перед собой Зика Норта, она сможет противиться его мужское воле, под власть которой уже успела подпасть. Но, сидя с закрытыми глазами, она поняла, что это не поможет. В Зике Норте все — манера поведения, глубокий низкий тембр голоса — свидетельствовало о большой внутренней силе, он знал, о чем говорит. Но она не могла связать свое представление о Билле Норте и его бесшабашном обаянии с мыслью о неприятностях, отчаянии и страстном увлечении, казавшихся здесь неуместными. Она прижала пальцы к вискам, глядя на второго брата в замешательстве, к которому примешивалось недоверие.

— Какие неприятности? — наконец спросила она.

— Не знаю. Я пробовал его расспросить, но он сообщил только, что бросает школу и вернет мне деньги за семестр. А потом повесил трубку. Не похоже на Билли. Тогда я поехал в Олбани, где по идее он должен был находиться, ибо, как я считал, он учится там в школе.

— В школе? — смущенно пробормотала она. — Билли мне ничего не говорил о том, что летом будет учиться в школе. — Левый уголок рта Зика изогнулся в мрачной усмешке. — А что он там изучал?