Душные бандиты - [32]

Фотолюбителем Петруха не был. Но не был он, впрочем, и фотоненавистником — просто не увлекался фотоделом, и все. Однако необходимые для проявления пленки и печати фотографий инструменты и материалы у него дома были, и потому безумная на первый взгляд идея без ведома коллег завладеть на некоторое время чужим фотоаппаратом не была в реальности безумной. Этажом выше проживала достаточно милая семья, младший представитель которой, десятилетний Павлик, нашел, как ему казалось, дело всей своей жизни. Он постоянно фотографировал, проявлял, печатал, совершенствуя беспрестанно свое мастерство, зачастую в ущерб прямым обязанностям школьника, а именно вовремя сделанным урокам и вынесению мусорного ведра. Родители Павлика, поначалу отнесшиеся к увлечению сына с умилением, все более раздражались, натыкаясь на развешенные повсюду пленки и снимки или кружа возле мест общего пользования, на двери которых висело детским почерком написанное предупреждение: «Ни входить! Свет ни зажигать! Идет процесс!!!» Санузел был совмещенный, квартира — маленькой и однокомнатной, деньги же на все материалы брались из скудных зарплат родителей, а они, напуганные рэкетом вообще и детским рэкетом в частности, не спешили подвигнуть свое чадо на коммерческий фотопромысел… Так или иначе, после какого-то очередного родительского собрания они, разгромленные и пристыженные, выместили свой праведный гнев на Павлике, пригрозив уничтожить все то, что было ему так дорого… Хитрый Павлик, не дожидаясь воплощения в жизнь угроз, тайком отнес всю аппаратуру доброму дяде Пете, согласившемуся похранить ее хотя бы до следующей четверти…

Теперь Петруха, выгребя все из шкафа, силился разобраться и вспомнить, как и когда каждый из этих предметов и пакетиков используется. В детстве он тоже ходил в фотокружок. Но занятия в нем оказались непродолжительными: радостно отщелкав целую пленку, Петя засунул ее в специальную коробочку, залил проявителем, выдержал сколько следует и промыл. Не успев или забыв от переполнявшего его счастья влить закрепитель, Петруша раскатал пленку, любуясь удачно вышедшим кадром дерущихся собак во дворе, четким, до последней морщинки, добрым лицом любимой бабушки, дивясь с непривычки ее черной в негативном отображении коже… Внезапно, прямо на его глазах, изображение потускнело… Судорожно вернув пленку на место и с избытком наполнив коробочку закрепителем, Петя уже понимал, что все пропало, что кадры, с любовью выискиваемые в течение месяца, утрачены безвозвратно… С погибшей пленкой желание посещать фотокружок отчего-то тоже сошло на нет — в те годы будущий оперуполномоченный еще не отличался целеустремленностью и усидчивостью…

Отогнав досадные воспоминания детства, Алексеев волевым усилием заставил себя думать только по существу дела, и спустя положенное на фотопроцесс время он вглядывался в те несколько кадров, которые успел отщелкать первоклассник Коля.

«Это, наверное, он сам… — прищурившись, думал опер. — Мама, наверное, сфотографировала… Резко, четко… Стоит, маленький такой, с ранцем… Улыбается… Прямо я в молодые годы… Следующий кадр — что-то невообразимое…» Заправив пленку в увеличитель, он максимально укрупнил изображение, но все равно было непонятно. «Эх, Павлик… Растрясу я тебя еще и на бумагу… Как на плату за хранение…» Произведя все необходимые операции, Петруха со смехом смотрел на фотографию, на которой из-под мятой обложки от шоколадки, почти спрятанная в траве, испуганно высовывала мордочку обыкновенная мышка. «Надо же… Нашел объект… На газоне где-то… Хотя в его возрасте это так интересно! Мышки, собачки…» Быстро отпечатав все кадры — а их и было-то немного, поскольку пленка была куплена за полчаса до убийства, — Алексеев разложил их перед собой и, освещаемый красной фотолампой, которую давно уже можно было выключить, внимательно разглядывал, перекладывая с места на место.

«Инкассатор… Терминатор, в его понимании… Узнать можно, но чуть засвечено… Конечно, в семь ли лет в выдержках-диафрагмах разбираться! А дальше вообще ерунда… Резко и четко — угол дома вдали; видимо, объект находился именно там… Но что за придурок влез в этот момент между фотоаппаратом и убийцей! Все дело испортил… Шатаются туда-сюда… Ноги бы оторвать, если не сказать иначе… Это… Это точно она… Убийца… если она, конечно, женщина… Со спины, в длинном плаще, шляпе… Бежит, а потому вышло нерезко… Кто угодно может быть! Меня так одень — и я подойду! Рост… вроде бы самый обычный… Не разберешь… Так… То же самое, только она еще дальше отбежала… И еще более размыто… Бред… Старался, старался, а результатов никаких! Ни „за“, ни „против“… Может, хоть поощрят как-нибудь за проявленную инициативу? Ускорение процесса расследования? Когда еще эта пленка была бы готова, а все сидели бы и возлагали бы на нее большие надежды… Чушь… Короче, начнем опять с нуля… В первый раз, что ли?» Он встал, нехотя свернул фотодеятельность, кое-как убрав все на прежнее место, и направился к телефону. Набрав несколько цифр, он с досадой опустил трубку: «Нет. Если она здесь ни при чем, а это, скорее всего, так, я с этим звонком… Поздновато для напрасного беспокойства… Можно и завтра…» Завершив этим размышлением полный забот день, Алексеев отправился спать.