Душистый аир - [6]
Летом как-то возвратилась Юочбалене с Мотеюсом из костела. Лошади в пене, таратайка вся гремит, того гляди, в щепки рассыплется. Влетели в распахнутые ворота, встали под тополем. Старуха соскочила на землю, похлопала руками по своей юбке, отрясая пыль, и грузно ввалилась в избу.
Солнце уже было совсем низко, тени тополей вытянулись и черным покрывалом легли на холм. Где-то на лугу покрикивал пастух, взлаивала собака; приплыла издалека протяжная песня и замерла; гомонили на дороге ребятишки — видимо, отнимали друг у друга тележку и передрались; с громким кряканьем ковыляли утки по белой тропинке от болота к дому. Цвели липы, сладко пахло клевером, и самый воздух был словно пропитан медом.
— Идет! — выкликнул я.
Мама метнулась к крайнему окну, торопливо обмахнула веником глинобитный пол, разгладила ладонью скатерку на столе, взбила подушку, одернула край покрывала на кровати и, как только хлопнула входная дверь, уселась за стол, оправляя ситцевую кофту в белый горошек.
Юочбалене медленно переступила порог, произнесла приветствие и присела на лавку у окна. Одна обронила слово, потом другая — слово, и молчат обе. Гостья кипит от нетерпения, от желания поделиться новостью, а мама ждет, пока та сама начнет. Однако Юочбалене уже поднимается, собираясь уходить: мол, дела у нее в деревне, а сюда мимоходом заглянула. Мама как ни в чем не бывало встает, чтобы проводить ее.
— Да не вставай ты, мать, сиди. — Юочбалене обращает к ней свое оживленное лицо: глаза точно две свечки. — Кабы ты только знала — получила! — наконец выпаливает она, задрав подбородок.
— Что такое?
— Весть от Казиса получила. — Юочбалене возвращается от дверей и снова садится. — Мотеюс мне прочитал, а я все не верю. Очков при себе не было. Он читает, а мне не верится, хоть убей. А ну, говорю, беги домой побыстрее. Читаю сама — выходит, верно написано…
— Да что, что написано-то? — теребит ее мама.
— Казис возвращается!
— Казю́кас! Неужели?
— Очень уж коротко пишет. Мол, на Иванов день ждите. А сколько до Иванова дня — смех. Господи, мать, и мука-то вся вышла, и мясо кончилось… Сгоняю завтра Мотеюса на мельницу. Толокна припасем.
Старуха не столько рада, сколько озабочена, не сидится ей.
— Вишь, соседка, дождалась пасынка. Дождалась, стало быть. А ведь я говорила — вернется.
— Да что ты, он всегда мне был как родной. Ушел бедняк бедняком, а вернется… Вон свояк мой из Америки тоже возвратился, такой домище в Каунасе отгрохал — на три жизни хватит.
Юочбалене разговорилась и позабыла о своих важных делах в деревне. Зато она вспомнила, что привезла мне бублик. И не простой, а посыпанный маком.
— Руку поцелуй, — подсказала мама и тут же глянула в окно. — Сбегай-ка посмотри, не забрались ли куры в пшеницу, что-то не видать их.
Юочбалене тоже посоветовала мне поиграть во дворе, однако не бывало еще такого, чтобы я покинул избу, если к нам гости придут. Я потоптался на месте и остался дома. Юочбалене повела бровью в мою сторону и стала шептать что-то маме на ухо. Я подкрался поближе, выпучил глаза, разинул рот. Жуть до чего интересные у взрослых тайны… Только тут Юочбалене как щелкнет меня в лоб. Прямо искры посыпались.
— Ремня захотел? Вот погоди, спущу с тебя шкуру!
От обиды и несправедливости у меня брызнули слезы:
— Только попробуйте… только посмейте… Да я вам не знаю что…
Казиса Юочбалиса ждала вся деревня. Ждал его и я. Мне представлялось, как однажды он явится верхом на коне. И это будет не Казис Рыженок, а пришелец из далекой сказочной страны, которая называется Америка, могучий великан. Он отрубил девятиглавому дракону все девять голов, везет полные мешки золота из заклятых сокровищ. Мне чудилось, что явится не тот Казис Рыженок, который уехал из деревни, а сказочный принц с волшебной палочкой; махнет раз — и вырастут высокие дома с красными черепичными крышами, махнет другой — помчится по лугу грузное стадо коров… Я ждал Казиса. Но миновал Иванов день, а от Казиса никаких вестей. Юочбалене стала беспокоиться, не стряслось ли чего в пути, не потонул ли пароход. А что, если правда так? А вдруг?.. Нет, не может быть — сперва он зайдет домой и лишь потом, посовещавшись с родней, станет думать, за что приниматься.
И вот наконец…
В тот день я ковырял на лугу шмелиное гнездо. Осторожно, веточкой. Шмели гудели, вились надо мной, но я натянул рубашку на голову и продолжал свое дело. Острое жало впилось в руку. Я взвизгнул по-щенячьи и пустился бежать со всех ног. Вдруг вижу — по тропинке, ведущей к Юочбалисам, идет человек. Сердце бешено заколотилось. Неужели?.. Да неужели это он? Сама Юочбалене возится в огороде, и невдомек ей. А человек идет. Медленно, озираясь вокруг. Это он, точно! Юочбалене распрямила спину, подняла руку, чтобы отереть пот со лба. Но рука так и замерла у лица. Старая женщина вся подалась вперед, качнулась и бросилась навстречу гостю, вытирая испачканные землей ладони о юбку.
— Не беги, маманя!
— Казюкас, господи! Уж мы ждали-заждались! Уж и теленка почти доели, которого к Иванову дню зарезали.
Казис поцеловал мачехе обе руки. Юочбалене утирала слезы, потом, отпрянув, стала разглядывать Казиса со всех сторон.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.