Душевные омуты. Возвращение к жизни после тяжелых потрясений - [43]

Наверное, будет полезно отметить различие между испугом, тревожностью и страхом. Испуг (боязнь) очень конкретен. Мы можем испугаться собаки, если нас когда-нибудь кусала собака. Тревожность – это нестимулированное, квазиспонтанное недомогание (dis-ease), которое может появиться фактически из ничего; на какое-то время она может прояснить что-то, но в основе тревожности лежит отсутствие у человека базового ощущения безопасности. Сила этого ощущения, уровень тревожности, которую можно заметить, в существенной мере зависит от индивидуальной истории человека. Чем более неблагоприятно для человека его окружение (семья или социально-культурная среда), тем выше у него уровень квазиспонтанной тревожности. Природа и характер переживаемой человеком травмы в той же мере зависят от человеческой индивидуальности. Что касается страха, он существует у каждого из нас и возникает вследствие хрупкости и нестабильности человеческой психики. Можно было бы назвать страх экзистенциальной тревожностью; иначе говоря, страх присущ животному состоянию, оказавшись в котором человек может осознать, насколько тонкой является нить, на которой он «подвешен».

Стихотворение М. Трумена Купера иллюстрирует, как переплетаются испуг, тревожность и страх и человек перестает ощущать разницу между ними:

Предположим, то, чего вы боитесь,

Можно было бы взять

и отправить в Париж.

Тогда у вас бы хватило

мужества направиться

в любую часть света.

Все стороны света

Были бы вам открыты,

за исключением каких-то долей

градуса на запад и восток

и прямо на север,

чтобы не попасть в Париж.

Но даже тогда вы не рискнете

поставить ногу, смачно ею притопнув,

на ограничительную линию в городе.

На самом деле вам не хочется

оказаться на горном склоне

за тысячи миль от дома

и наблюдать, как в ночном Париже

зажигаются огни.

Просто вы уже решили

остаться в совершенно безопасном месте,

за пределами Франции.

Но тогда опасность

почудится совсем близко

даже от этих границ,

и вы ощутите, как

ваша робкая часть

вновь покрывает весь земной шар.

Вам понадобится некий друг,

знающий вашу тайну. Он скажет:

«Сперва отправься в Париж»[103].

Если образ Парижа понимать буквально, то страх перед городом как таковым кажется совершенно абсурдным. Но если человек испытал в Париже травматическое переживание, одно лишь упоминание об этом городе может вызвать у него сильный аффект. Однако нам известно, что поэт использует название города как метафору того, что вызывает у нас испуг. Таким городом мог быть Цюрих, Торонто или город, в котором вы родились. Страх перед Парижем начинает доходить до крайности и превращаться в постоянную тревогу, в страх перед неопределенностью. Париж оказывается именно там, куда мы направляемся; у нас нет уверенности в том, что мы никогда не попадем в этот город. Все дороги ведут не в Рим, а в Париж, не в Го род Солнца, а в Город Экзистенциального Страха.

Если даже мы отстранились от всего, что вызывает у нас испуг, Париж все равно продолжает нас преследовать: Париж оказывается везде. «Куда бы ни бежал, я настигаю сам себя; я сам – Париж», – писал Мильтон. Так как от Парижа нельзя избавиться, нам остается только прямая конфронтация с тем, что вызывает у нас испуг, чтобы преодолеть его и избавиться от его деспотизма. «Друг», который советует «сперва отправиться в Париж», – это голос самости, внутреннего регулирующего центра психики, который ищет способ нашего исцеления. Поэту хорошо знаком омут, который он описывает; известен ему и единственный путь, ведущий из этого гиблого места.

Развитие психологии, которую мы называем глубинной, обязано самому широкому спектру всевозможных проявлений тревожности, т. е. «неврозу». Когда Шарко и Жане, Фрейд, Брейер и Юнг в своих исследованиях вышли за рамки чисто клинической модели, им пришлось искать невидимые силы, не подвластные воздействию никаких лекарств, универсальных средств и даже хирургического вмешательства.

Сначала исследование множества клинических случаев привело их к осознанию наличия особого психического состояния, которое впоследствии стало называться «истерией», еще позже – «конверсионным неврозом», а сейчас называется «соматоформным нарушением психики». Оказывается, что эти телесные недомогания не были обусловлены биологической этиологией и в большинстве случаев не были симулируемыми симптомами. Но ухудшение состояния пациента было весьма существенным.

Хотя Фрейд находился под влиянием многих своих приверженцев, нужен был его гений, чтобы понять: симптомы возникают в результате компромисса при воздействии двух факторов, причем иногда совершенно противоположных. Представим себе, что я – ребенок, который ощущает тревожность в связи с предстоящим экзаменом по математике; из-за сильного волнения у меня может заболеть голова в результате сужения капилляров. Если у меня действительно болит голова, я могу поддаться этой боли и пропустить экзамен. Ценой больной головы я могу избежать Парижа.

Впервые я столкнулся с соматоформным неврозом во время своей учебной аналитической практики. У моей пациентки Лили был сильно эмоционально заряженный материнский комплекс. Ее мать была деспотичной, пожирающей и нарциссической. Манипулируя дочерью, она разрушала все ее отношения с мужчинами, едва они успевали начаться. Оказавшись в такой сильной зависимости, Лили испытывала то гнев, то депрессию, но при этом никак не могла спастись от страшного заклятья, наложенного на нее матерью. Периодически у Лили возникал паралич левой руки ниже локтя. Неврологические исследования не дали никаких результатов. Так как паралич не был постоянным, а возникал время от времени, после его отступления она старалась себя убедить, что в этом нет ничего серьезного.