Душевные омуты - [9]

Искупление возможно далеко не всегда. Многое из того, что сделано, исправить уже нельзя. Илей уже никогда не удастся вернуть детей. Она пыталась принять их веру, но это искреннее устремление в конечном счете оказалось бесполезным и даже нелепым. Она отказалась от того, чтобы самой иметь детей, возможно, потому, что не могла видеть лица детей из Майданека, а возможно, потому, что хотела себя наказать. Но она не смогла исправить то, что сделала раньше. Если же то, что сделано в прошлом, можно исправить, главное — это признать, что такое исправление имеет смысл лишь вместе с подлинным раскаянием. Иначе произойдет материализация души и в конечном счете мы ничего не добьемся. В большинстве случаев искупление становится символическим и при этом ничуть не менее реальным, оно несомненно представляет собой психологическое возвращение к тому, что хотелось бы исправить.

Здесь становится отчасти ясно, как и почему наша система наказания оказывается столь неэффективной. Даже в понятиях заключением исправительное заведение содержится указание на то, что осужденный лишается психологической поддержки общества, что он должен быть «заключен» и морально «реформирован». В основе нашей системы, по существу, лежит наказание, и поэтому редко встает вопрос: как можно помочь законно осужденному человеку осознать свое пагубное поведение и признать свою ответственность вместо того, чтобы клеймить общество или просто ссылаться на злой рок.

Когда раскаяние является искренним, когда реальное или символическое искупление приносит свои плоды, можно ощутить благодать облегчения. Для тех, кто до сих пор сохранил в себе внутреннюю потребность исповедаться, в качестве посредника Бога может выступить священник, который скажет человеку о прощении и отпущении грехов, т. е. об облегчении тяжести его вины. Считалось, что это облегчение наступает по воле Бога; его нельзя заработать, ибо оно основано на раскаянии; это вымоленная милость. Для неверующих людей вымолить милость не так просто. Тем не менее последовательный процесс признания, искупления и облегчения может быть доступен тем, кто стремится к расширению границ сознания. Такое расширение обязывает человека признать свою собственную Тень, и, овладевая ею, принимая за нее ответственность, человек начинает по-новому смотреть на мир.

Юнг очень убедительно описал благотворное признание вины. Оно вовсе не означает ее отрицания или избегания и определенно не имеет ничего общего с привязанностью к прошлому:

Такой человек знает все плохое, что есть в мире и внутри него, и, научившись обращаться со своей Тенью, делает нечто вполне реальное для мира в целом. Он смог вынести на своих плечах хотя бы мельчайшую часть гигантских, неразрешенных социальных проблем современности… Как может любой человек смотреть вперед, если он не видит даже самого себя, и тогда мрак бессознательного переносится на то, что он делает.

Вина как защита от страха

Чаще всего, наверное, даже в подавляющем большинстве случаев, мы называем виной то, что в действительности виной не является в том понимании, о котором мы говорили выше. Чаще всего это связано с ощущением тошноты или ослепления, или с онемением конечностей. Очень важно, что такое ощущение часто вызывает психосоматические симптомы, которые всегда указывают на наличие скрытого комплекса. Признаком активизированного комплекса (который более подробно будет обсуждаться в главе 8) является избыточная психическая энергия человека по сравнению с той, которую требует данная ситуация; в таких случаях у него возникает соматическое расстройство и он переживает свои чувства телесно. Эти телесные симптомы указывают на то, что изменения в психике, которые происходят у человека, не достигают уровня его сознания.

Более того, значительная часть чувства, которое мы называем виной, является защитой против возрастания страха; это побочная реакция на переживание тревоги, с которой чувство вины в тот момент сливается настолько, что перестает от нее отличаться. Например, нам часто приходится слышать, что люди чувствуют себя виноватыми, кому-то сказав «нет» или испытывая раздражение, или не став совершенными родителями. Такие чувства постепенно развивались у них еще с детства. Естественный нарциссизм ребенка спонтанно выражает все желания — и немедленно наталкивается на сплоченный мир взрослых с его неограниченной властью наказывать или воздерживаться от одобрения и проявления чувств. В такой эмоциональной пустыне не может выжить ни один ребенок, поэтому он быстро учится сдерживать и скрывать от окружающих свои чувства.

Один мужчина вспоминал, как в шестилетнем возрасте он запел на крыльце своего дома. Его мать закричала, чтобы он перестал «шуметь», и он поклялся, что больше никогда не станет петь. Несколько позже на обязательном уроке пения в средней школе он не раскрыл рта. Когда учитель понял, что мальчик в буквальном смысле не может петь, он разрешил ему всю четверть на репетициях хора стоять в последнем ряду и молчать, а потом поставил ему зачетный балл. Став взрослым, этот мужчина даже под душем не мог решиться запеть. Эта проблема может показаться достаточно простой, в особенности по сравнению с серьезными случаями насилия, которые совершаются над детьми, но она прекрасно иллюстрирует силу воздействия интериоризированной конфронтации с всемогущим родителем. В результате таких конфронтации с властной фигурой, которые неизбежно происходят при социализации каждого из нас, человек ограничивает свои внутренние побуждения. Через какое-то время у него может даже сформироваться защита от любой эмоционально заряженной потребности, и в конечном счете утрачивается контакт со своими реальными чувствами.