Душа в тротиловом эквиваленте. Продолжение - [13]

И есть — неокортекс, более известная просто как кора головного мозга. Это примерно 10–11 миллиардов нейронов из 150, присутствующих в мозге среднего человека. Там сосредоточены зоны, где обрабатываются сигналы со всех рецепторов, хранятся знания и социальные рефлексы, наработанные в течение жизни.

Наши мозги все время становятся заложниками двух событий: с одной стороны, диктатом врожденных форм поведения, проверенных миллионами лет отбора, который, собственно, и сделал нас людьми. С другой стороны, у нас есть неокортекс. Система огромная, мощная, великолепно адаптирующая своего хозяина к меняющемся обстоятельствам жизни. Но вот беда, может она требует для работы огромных затрат энергии — до 35 процентов того, что может дать тело-носитель. Потому неокортекс очень непросто заставить работать. Экономить энергию — общее свойство всего живого.

Стоит задуматься, для чего неокортекс, это гигантское хранилище личной информации, вообще возник. Ответ прост: легче адаптироваться и помочь лимбической системе в деле переноса своего генома в следующие поколения.

Все, что наросло потом, и называется "человеческими ценностями", "моралью", "идеалами". И по факту, является артефактом. Огромная избыточная емкость нашего хранилища информации чаще всего не используется для мышления как такового, поскольку, с точки зрения мозга как такового, мыслить вредно, затратно и совершенно не хочется. Мышление не поддерживается эндорфинами — чистая физиология. Зато функционирование лимбической системы — поддерживается!

Не заработал, а украл — эндорфины. Не женился, а соблазнил соседку — опять эндорфины. Выдал чужую научную работу за свою — и опять эндорфины! Все, что сделано так, чтобы добиться максимального биологического или социального результата с минимальными затратами усилий — поддерживается физиологически.

Функционирование лимбической системы, масса которой составляет порядка 10 процентов массы мозга требует весьма небольших, по сравнению с неокортексом, затрат энергии. Потому наградой за удачные асоциальные поступки всякий раз служит порция внутреннего наркотика — эндорфина.

Вот оттого-то человек живет в состоянии постоянной внутренней борьбы. На одной стороне — лимбическая система с ее проверенными миллионами лет эфолюции половыми, пищевыми и доминантными рефлексами, с другой — неокортекс с его артефактами. Вовсе не бог и дьявол, как некоторые упрямо считают.

Природа упрямо пытается оставить нас обезьянами, но мы упорно сопротивляемся — можно сказать и так. Нашей величайшей трагедией является двойственность поведения, поскольку весьма малое количество людей способно выбрать и придерживаться одной стратегии поведения.

Но это еще не главная проблема. Дело в том, что человечество серьезно отличается даже от своих ближайших родственников-приматов. Приматы, кстати, способны эмоционально оценивать события, сопереживать другим животным, писать и читать. Но у человека есть два поля — десятое и сорок шестое. По сравнению с приматами, их размер в десятки раз больший. Аналогичные поля, делающие человека те, каким мы его знаем, есть и в теменной области. Размеры этих полей — критичны.

Наши огромные лобные области являются тормозными центрами, использованными нашими предками в обмене пищей между сородичами, внутри популяции, в семейных и внутрисемейных группах. Развитию этих областей мы обязаны женщинам. Дело в том, что человеческие дети растут медленно, и у тех, кто поддерживал их дольше, было больше шансов увидеть внуков и правнуков. То есть, успешно решить задачу переноса генома через поколения.

Материнская забота стала инструментом отбора по лобным (тормозным) областям. Почему именно тормозным? Да попробуйте отнять кость у чужой собаки… Или вспомнить, как иногда неохота делиться — неважно чем, неважно с кем.

Мужчины, ввиду меньшей потребности в торможении, стали использовать лобные центры не только при заботе о потомстве, но и для интеллектуальной деятельности, то есть создании того, чего в природе ранее не было. Половой диморфизм построен именно на этом обстоятельстве. Потому не следует заставлять заниматься женщин (да и мужчин тоже) тем, для чего они не приспособлены, ибо это — глупость.

Колесо, порох и прочее, о чем вы прекрасно знаете, это именно следствие того, что мужчинам достались почти неиспользуемые, но прекрасно развившиеся зоны образного мышления.

Повторюсь, лобные доли возникли в больших популяциях приматов как элемент тормозного поведения, блокиратор агрессивности, позволяющий проявлять гуманизм, делиться пищей, и в результате, более эффективно выращивать потомство. Использование этих зон не по назначению привело к явлению, известному как научно-технический прогресс.

Прогресс, разумеется, шел неравномерно, неодинаково и не все время. В процессе эволюции решалось несколько задач, связанных с появлением человеческого мозга. Примерно 150 тысяч лет назад выделились сапиенсы и неандертальцы с примерно одинаковой массой мозга — 1500–1600 граммов. На данный момент, человеческий мозг в среднем весит 1320 граммов.

Неандертальцы пошли по пути небольшой семьи и культивировали творчество. Сапиенсы были более убоги в плане творчества, но значительно более социализированы. Лобные зоны сапиенсов были чуть больше, что позволяло жить большими популяциями. В среднем, рядовой член такой популяции жил намного хуже, чем неандерталец. Зато крупные общины сапиенсов легко уничтожали малые группы неандертальцев.