Душа осьминога. Тайны сознания удивительного существа - [11]

И вдруг меня осенило: она просит угощение!

Поспрашивав у других сотрудников, Скотт узнал, что Афина, которой не нужно питаться каждый день, не ела уже два дня. И тогда он оказал мне честь, разрешив покормить ее мойвой. Я взяла рыбку и протянула к большим присоскам. Афина ухватила ее, накрыла двумя другими руками, обволокла почти всеми присосками и некоторое время смаковала, после чего начала передавать ее в сторону рта.

Когда она поела, я погрузила руку в воду поглубже. Теперь она была довольна и разрешила себя приласкать. Когда я легонько поглаживала ее по голове и мантии, меня снова поразила их мягкость и текстура: ее кожа то собиралась в маленькие бугорки и борозды, то разглаживалась. Я дотянулась до перепонки между ее руками, которая оказалась нежной, как паутинка, и настолько тонкой, что под ней были видны пузырьки воздуха, как это иногда бывает с купальниками. И при этом тело, столь отличное от моего, отзывалось на мои прикосновения, как собака, кошка или ребенок. Ее кожа, способная менять цвета и чувствовать вкус, расслаблялась от моей ласки. И хотя рот Афины находился между рук, а слюна могла растворять плоть, она, как и я, умела в полной мере наслаждаться хорошей едой. И в этот момент я поняла одну очень простую, но важную вещь. Я не знаю, на что это похоже — менять цвета или стрелять чернилами, но я точно так же способна ощущать удовольствие от нежного прикосновения и наслаждаться вкусной едой. Я знаю, что значит быть счастливой. И Афина тоже знает это.

Когда я возвращалась домой в Нью-Хэмпшир, меня переполняла радость. Я была по-настоящему счастлива. Теперь, когда я ее покормила, мы с Афиной станем друзьями, решила я.

* * *

Неделю спустя я была потрясена, получив от Скотта шокирующее письмо по электронной почте: «К сожалению, я должен сообщить Вам грустную новость. Кажется, Афине осталось жить несколько дней или даже часов».

Спустя всего час он написал мне, что она уже умерла. К своему удивлению, я не смогла сдержать слез.

Почему я так эмоционально отреагировала на это известие? Вообще-то я нечасто плачу. Если бы я узнала о смерти человека, с которым встречалась всего трижды и провела пару часов вместе, мне было бы грустно, но я бы не плакала. Вряд ли я что-то значила для Афины. Я не была ее близким другом, как Билл или Уилсон. Но она значила для меня очень много. Она была, как Гвиневра для Билла, «моей первой». Хотя мы были едва знакомы, она позволила мне заглянуть в иной мир, которого я не знала раньше.

И это было частью трагедии: я только начала понимать ее. Я оплакивала те теплые, доверительные отношения, которые могли бы установиться между нами, но которых теперь никогда не будет.

«Что значит быть летучей мышью?» — спрашивал американский философ Томас Нагель в своем знаменитом эссе от 1974 года о субъективном характере сознания. Многие его коллеги могли бы возразить, что быть летучей мышью «ничего не значит», поскольку у животных нет сознания. Чувство собственного «Я» является важным компонентом разума, и оно, по мнению целого ряда философов и исследователей, присуще только людям, но не животным. Как утверждает в своей книге один профессор из Университета Тафтса, если бы животные обладали сознанием, то собаки отказались бы сидеть на цепи, а дельфины легко выпутывались из рыболовных сетей. (Автор явно не читал знаменитую рубрику «Дорогая Эбби», где автор спрашивает себя, почему женщины не уходят от мужей, которые их бьют, или почему семейные пары не перестают навещать своих сварливых родителей.)

Нагель пришел к тому же выводу, что и Витгенштейн незадолго до него: человек не способен познать, что значит быть летучей мышью. Хотя бы потому, что летучая мышь воспринимает окружающий мир в том числе и с помощью эхолокации, а это чувство недоступно для человека. Только представьте, насколько далеко от нашего понимания такое существо, как осьминог!

Тем не менее мне хочется понять: каково это — быть осьминогом? Попытаться проникнуть в душу нашего соседа по планете, с которым мы можем делиться едой, заботой, минутами тишины, прикосновениями и взглядами.

«Скоро в Бостон прибудет детеныш осьминога, выловленного в северо-западной части Тихого океана, — написал мне Скотт несколько дней спустя после смерти Афины. — Когда будет время, приезжайте пожать ему руку (вернее, все восемь)».

Получив это приглашение, я решила, что на этот раз попытаюсь преодолеть пропасть в 500 миллионов лет эволюции. И сделать осьминога своим другом.

Глава вторая. Октавия

Не может быть: они чувствуют вкус чужой боли и видят сны

— Привет, красавица! — поприветствовала я новенькую, взгромоздившись рядом с Уилсоном на табурет-стремянку и склонившись над аквариумом.

Я уже видела ее из зала для посетителей, поэтому знала, что она прекрасна, и мне не терпелось познакомится поближе. Она была намного меньше и тоньше, чем Афина, а ее голова была размером с большой апельсин. Кожа этого осьминога была темно-коричневой и колючей, а когда она прилепилась щупальцами к стеклу аквариума, можно было рассмотреть, что самые крупные из ее присосок не превышают в диаметре 2,5 сантиметра, а самые мелкие меньше, чем кончик карандаша.