Душа крупье - [6]
Ну, а дальше вы уже, наверное, догадались. Случилось то, что и должно было случиться. Она ушла от него. Два года он прожил в полном одиночестве, ничего о ней не зная. У него остался единственный друг — абсент.[18] Он работал, конечно, но дела в его маленькой мастерской шли кое-как.
И вот однажды он вошел в свою мастерскую и увидел ее. Она сидела и ждала его. Она была одета как на картинке, на пальцах сверкали перстни с драгоценными камнями. Он застыл. О, как колотилось его сердце! Он не знал, как ему быть. Он готов был и убить ее на месте, и заключить в объятья, и швырнуть на пол и топтать ногами, готов был сам броситься к ее ногам… Но ничего этого он не сделал. Вместо этого он взял пинцет и сел за работу. «Что угодно мадам?» — сухо спросил он.
Для нее это было как пощечина. Она ведь не этого от него ждала. «Пьер, сказала она. — Я вернулась». Он отложил пинцет и взглянул на нее. «Ты хочешь, чтобы я простил тебя? — спросил он. — Чтобы снова взял тебя к себе? Ты искренне раскаиваешься?» — «А ты хочешь, чтобы я вернулась?» — тихо-тихо, еле слышно спросила она.
Он чувствовал, что она готовит ему ловушку. Ему хотелось схватить ее, прижать к себе — но он был уже научен горьким опытом. Он притворился равнодушным.
«Я христианин, — сказал он, — и стараюсь поступать так, как велит мне Церковь». «О, — подумал он, — я унижу ее, я поставлю ее на колени!..»
Но Жанна — будем звать ее так — откинула голову и рассмеялась. Поверьте, это был сатанинский смех! «Ах ты, глупенький мой Пьерушка! — сказала она. — Я же просто хотела тебя подразнить! Взгляни на мое богатое платье, взгляни на эти перстни и браслеты. Мне захотелось немного перед тобой покрасоваться. Я ждала, что ты кинешься меня обнимать, и вот тогда я плюнула в твою рожу и сказала бы, как я тебя ненавижу!»
И она быстро вышла из мастерской. Вот, господа, поверите ли вы, что женщина может быть так порочна? Что она вернулась лишь за тем, чтобы оскорбить меня?
— Нет, — сказала графиня. — Я не поверю. Поверит только слепой дурак. Впрочем, все мужчины слепые дураки. Пьер Воше продолжал, не обращая на нее внимания.
— И вот молодой человек, о котором я рассказываю, стал опускаться все ниже и ниже. Он все больше пил. Мастерскую его продали за долги. Он превратился в настоящего оборванца. А потом началась война.[19] Только война и спасла его! Она выудила его из трущоб и отучила быть скотом, она вымуштровала и отрезвила его. Он вынес все: холод, боль, смертный страх — и все же не умер, и, когда война кончилась, он снова был человеком.
И тогда, господа, он направился на юг. Его легкие были отравлены газом, и ему сказали, что на юге ему будет лучше. Он перепробовал много занятий — но не стану докучать вам подробностями. Достаточно сказать, что в конце концов он стал крупье, и вот однажды вечером в казино он снова встретил ее — женщину, разрушившую его жизнь. Она не узнала его, зато он узнал. Казалось, что она богата, что у нее есть все, — но, господа, у крупье глаз наметанный!.. И наступил вечер, когда она сделала последнюю в своей жизни ставку. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Просто знаю, и все. Чувствую. Мне могут возразить: у нее, мол, столько платьев, их можно заложить… Но заложить платья — нет! Это же конец репутации, полный крах! Драгоценности? Опять-таки нет. Разве не был я в свое время ювелиром? Настоящие драгоценности давным-давно уплыли. Королевские жемчуга распроданы по одному и заменены поддельными. Кушать-то надо, и по счетам в отеле извольте платить! Есть, конечно, богатые мужчины — так они видят ее здесь уже много лет. Фи, говорят они, ей же за пятьдесят! За деньги можно присмотреть что-нибудь помоложе…
От окна, где сидела графиня, донесся сдавленный вздох.
— Да, это был роковой момент в ее жизни. Я следил за ней два вечера. Она все проигрывала и проигрывала. И вот конец. Она ставит все, что у нее есть, на один номер. Рядом с нею английский милорд тоже ставит максимум, на соседний номер. Шарик бежит, бежит… Все, она проиграла…
Но наши взгляды встречаются. И что же я делаю? Я рискую своим местом в казино и обманываю английского милорда. «A Madame», — говорю я и отдаю деньги ей.
— Ax! — Послышался звон стекла: графиня вскочила на ноги и, наклонившись над столом, нечаянно смахнула свой бокал.
— Но зачем? — вскричала она. — Зачем ты это сделал, вот что я хотела бы знать?
Повисла долгая пауза, которая, казалось, не кончится никогда, а они все смотрели и смотрели друг на друга через стол… Это было похоже на дуэль.
Наконец недобрая улыбочка исказила лицо Пьера Воше.
— Мадам, — воздев руки к потолку, сказал он. — Существует такое понятие, как жалость…
— Ах, вот как!..
И графиня снова откинулась в кресле.
— Понятно.
Она уже спокойно улыбалась и была опять сама собою.
— Действительно занятная история, правда, мосье Воше? Позвольте, я помогу вам прикурить.
Она ловко скрутила бумажный жгутик, зажгла его от свечи и протянула ему. Он нагнулся к ней через стол, и пламя коснулось кончика его сигареты.
Неожиданно она поднялась.
— А теперь мне нужно уйти. Пожалуйста, не провожайте меня.
