Душа и навыки - [14]

Иван, Сергей, Антон и Андрей — в землю врытая Любви солдатня. Они домА. Представляете, что у них с ногами творится? Они же ведь, ноги, в земле. Ноги ведь их фундаментом называются. А все равно ведь им сыро: холод, мокрота, грибки, язвы. Хоть и в целлофане ноги, да все же ноги они. Живая органика.

Иван — небоскреб. Он самый что ни на есть красавец. Избушка Ника места себе не найдет. Так он ей интересен. Вике же более симпатичен Сергей. Он — особняк. О нем разговор особый. Он, особняк-Сергей, основателен очень. Упитан, но все по делу. Вика хочет на его территорию, потому как Сергей, мало того, что он особняк, так он вследствие этого ещё и красивый садик. Красивый и очень большой.

Он тоже на Вику смотрит с пристрастием. Хочет с нее, во всяком случае, начать. Аня, психиатрическая больничка, тоже его привлекает своею полной непредсказуемостью: то она — дом престарелых, то центр подготовки космонавтов. Но в то же время побаивается Сергей. На ногах слишком прочно стоит.

Андрей же, будучи саркофагом бетонным четвертого блока злополучной АЭС, уже семьянин хороший. Настя, украИнская мазанка, — его дорогая супруга. Она беременна. Радуйся, Погорельский! Да ликует пусть мрачное сердце твое! Скоро первый колокольчик в городе зазвенит. То будет Насти и Андрея сынок. Беды будет много тогда, а значит и много рабочих мест.

Это доподлинно мне известно, потому что я не Квадрат; ядом меня не возьмешь, потому что я — Речь. Как писал Иван Марковский: «Я не знаю, что я ничего не знаю». Обо мне, то есть, в моих же рамках мой же портрет.

Когда Андреевский Колокольчик, из-под мазанки-мамки-Насти вылез, то тотчас стал подрастать. Стал царевичем вскорости. Потом, в тот же день почти, — Колоколом-царем. Увлекся женщиной много старше себя. Имя ей Ника, сестренка-подружка избушек Ани, Вики и мамы его, Ананке, Анастасии в миру.

В молодости Ника сомневалась еще, думала, вот-вот и найдется жених, и все уюта хотела. Рыдала даже, как «та, кто идет по жизни, смеясь». Потом все улеглось.

Потом был с Антоном роман. С обоими сразу. Но ни с кем не свезло. Антон — вилла, баба, следовательно, а не мужик. Одна проформа мужская. Потом и запросы у него не для Ники. Развратен, как и все от рожденья имущие. Роман же — вовсе пришлый, да и на дом не тянул уж совсем. Ветер он был. Лоскутик и облако иногда. Да все равно от Ники все не того хотели. А вот чего бы хотела она, чем ее-то душа жива, — как-то руки у кавалеров не доходили спросить.

И Ника в одиночестве по полной программе барахталась, пока не подрос Колокольчик…

Не сказал бы я, что настасьин сын Колокольчик особым даром проникновения в души женские отличался, да токмо так получилось, что с Никой они будто для друга друг уродились, хоть и к поколениям разным отнесла их Ананке. Да и како б иначе, ежели б ни тем паче?..

Ника ведь девушка-церковь, а настасьин сын — царь колокольный. И… воцарился он в Нике, в самом сердце души. Век бы он так висел в ней, да звонил, а она бы и рада резонировать до скончанья времен, да случилась беда, о которой предупреждала нас Речь.

Прослышал Погорельский, что в Одном городе народился довольно-таки давно Колокольчик от богом благословенного брака Андрея, бетонного саркофага четвертого блока злополучной АЭС, и Анастасии, укрАинской мазанки, урожденной Гоголь. Прослышал, да и в армию забрал на двадцать веков. Как, опять же, писал Иван Марковский: «Петербург рекруту груб».

Плачет Ника, бедная девочка: «Ах, отчего ДЕРЕВЯННАЯ церковь я?! Двадцать веков, нет, не простою ни за что… Жил во мне единственный мой, возлюбленный мой Колокольный царь, а теперь навеки во мне поселилась печаль. Нету во мне моего Колокольчика. Никогда больше не пробежит по мне тугая волна сладкого звона его. Тихо во мне и пусто. Господи, дай мне, Церкви своей, силу жить, ни на что не надеясь!..»

А Господь, он чего? Бог взял — Бог дал, по настроению. Смотря сколько денег, смотря на какие сигареты хватает. В тот день, когда канал был открыт, и молилася бедная Ника, у Господа денег было только на «Беломор», в то время как предпочитает он, известное дело, «Золотое руно»; на худой конец — «555».

Посему он не дал, а взял. Взял Нику на небо досрочно, чтоб не молилась больше, а то у него от ея молитв бесконечных зубы даже болят.

Он тоже ведь человек. Устает иногда господствовать; хочет к Погорельскому в армию, но тот ему в письменной форме изо дня в день шлет отказы. Мол, набор закончен, колокольчиков столько, что музыки не напасешься на них. Позвоните через сорок лет, а пока все пустыни куплены, — в новых народах в этом квартале необходимости нет.

Идет тогда Господь, коему в месте отказано, в ресторацию. Размышляет там о понятии Города. К нему за столик, почуяв, что угостит, подсаживаются; сперва Марк Аврелий, потом Боэций. Слышатся пьяные крики «град божий», «град — Петроград», «Плаксам Москва ласкова» (см. И. А. Марковский «Стихи» (Прим. Сквор.)), — но это все лишь затем, чтоб Господь не забывал подливать.

На сцене певичка-Мальвина. Ей все надоело. Работа у нее — волк. А она девочка. Она слабенькая. Ей страшно. Кожа у нее нежная, а работа царапается; если слишком расчувствуется ребенок, так сразу уж даже и не царап, а без предупрежденья зубами. ещё у нее блестящая куртка хрустит. Колет ей голое тело. Она видит Аврелия, и чувствует рынок. Рот автоматически раскрывается в «Милого Августина, Августина, Августина…»