Душа дракона - [27]

Конечно, свобода не выходила за пределы узкого круга своих, но даже этого хватало, чтобы ощущать себя человеком, а не частичкой общества, мелкой, ничтожной и ничего не значащей. И разве понять это принцессе, представления не имеющей о том, что такое Ванрелла.

* * *

Путешествие не складывалось. Постоянно что-то случалось, какие-то конфликты, свары, дрязги: то злился ученый, доведенный язвительностью Илема, то устраивал бабские истерики торговец, то принцесса срывалась на визг и Дилю не удавалось ее успокоить, то у простодушного Ори вдруг начинали темнеть глаза и подрагивать губы и тогда Кай начинал говорить что-то на языке, которого Диль никогда не слышал. Франк свирепел, и Диль с ужасом ждал дня, когда он начнет свирепствовать.

Остановить эти ссоры Диль даже не пытался. Кто б его слушал, если даже Лири отмахивалась, когда он пытался ее унимать, а ведь она старательно подчеркивала их дружбу и постоянно обращалась за советами, в которых вовсе не нуждалась. Диль смотрел на все это и временами приходил в отчаяние. Какое уж тут спасение мира, если они не могут найти общий язык. Конечно, и ему надоедало бесконечное нытье Хантела. Всем было одинаково трудно… то есть, собственно, Дилю-то казалось, что им как раз очень легко. На ночлег останавливались, как правило, на постоялых дворах или в деревнях, пусть и в сарае, но непременно под крышей, и даже когда ночевать пришлось в лесу, выяснилось, что два больших свертка, перекинутых через круп франковой лошади, – большие палатки, а в багаже каждого имеются крепкие и теплые одеяла. Это не наспех сплетенный шалаш и старая в нескольких местах прожженная тряпка, которой чаще всего довольствовался Диль. Никто никогда не оставался голодным, запас провизии имелся всегда. Конечно, с жизнью в теплом доме не сравнить, но назвать путешествие трудным было просто невозможно. Диль всегда был уравновешенным, но постоянные жалобы Хантела даже его доводили до бешенства. Хорошо что он очень давно научился скрывать свое отношение к тем немногим людям, которые ему очень не нравились.

Просто посидеть и поболтать у костра не получалось. Не то чтобы у Диля имелась такая потребность, восемнадцать лет одиночества избавляют от привычки чесать языком, просто это казалось правильным: раз уж суждено быть вместе, так лучше не ссориться. Только Кай никогда не встревал в свары… да и в разговоры тоже. Держался ровно, но как бы в стороне. На вопросы отвечал, на дразнилки Илема не обращал внимания, только улыбался снисходительно, что заводило вора еще больше. И в один прекрасный вечер, когда им как раз пришлось ночевать в лесу, взорвался Франк.

Все было относительно нормально. Они ели очень неплохой суп, который сварила Лири. Диль пошутил, что она прошла чудесную поварскую школу в его компании, она отвесила ему шутовской поклон, Хантел тут же заявил, что он привык два раза в неделю есть рыбу, что его желудок не переносит мяса, тут же оживился Илем и поинтересовался, как желудок Бирама переносит отсутствие крови, глаза вампира засверкали, Диль сделал очередную попытку увести разговор от ссоры и поинтересовался, какой именно наукой занимается Бирам. Тот, задрав свой крючковатый нос еще выше, высокомерно осведомился об образовании самого Диля, пришлось признаваться, что шесть классов он проучился довольно хорошо, а потом увлекся цирком и школу почти забросил. Вампир неожиданно смягчился, узнав, что Диль умеет и читать, и писать, и даже знает арифметику. Начала математики, как сказал ученый. Вот математикой он и занимался. Если честно, Диль не очень понимал, как можно заниматься математикой и какой от этого прок, но постарался этого не показать, и вроде бы успешно, потому что Бирам принялся рассказывать о том, как вывел очень важную формулу, которая, вероятно, продвинет науку значительно дальше, чем следовало бы ожидать в настоящее время, что его имя попадет в историю, что пройдут века, а формулой Крадена будут пользоваться многие поколения. Внимательно слушал Кай, Франк одобрительно кивнул. И то верно, лучше уж о математике.

– Первая премия по хвастовству, – хихикнул Илем. – Только вот формулу а плюс бэ в квадрате тоже кто-то вывел, и что-то не припомню я, чтоб имя этого кого-то славили в веках.

Диль попробовал сгладить назревающую ссору.

– Ну и что? Мы не знаем, кто первым научился добывать огонь или придумал колесо, но пользуемся.

– Ага. Наверное, сидели вот так тоже вокруг костра, – с мечтательной улыбкой произнес Илем, – и грезил изобретатель огня, что его имя в веках останется… А в итоге огонь остался, а от имени даже пепла нет.

– А чего, арифметика разве наука? – искренне удивился Ори. – Не, я понимаю, когда сталь хорошую придумают или там лекарство… а арифметика чего – циферки одни. Кому это надо, кроме вот торгашей?

Хантел немедленно обиделся на «торгашей», Бирам – на неуважение, заносчиво объявил, что математика – мать всех наук, а тупые недоучки никогда великих людей не понимали и не оркам рассуждать о том, что в мире полезно или необходимо, Лири посоветовала ему не задаваться, потому что Илем не так уж и неправ, Кай покачал головой… И тут взорвался Франк.