Дурочка - [29]

И еще я жду, когда Надька родит эту свою прекрасную душу – и она, эта душа, будет сильной, гладкоствольной, шелестящей, зеленой, растущей до неба, как тополь, от семени которого она забеременела.

3

– Пойдем в землянку, – говорю я Надьке, когда мы вышли из душевой.

Мы идем с ней в глубь сада. Там у нас выкопано убежище против атомной бомбы. Мы выкопали его с папой полмесяца назад. Папа копал большой лопатой, а мне дал свою – саперную. Мы рыли в воскресенье. В каждом дворе рыли тоже. Все ждали ядерной войны. Переговаривались через забор с соседями. Говорили о Кубе, о ракетах на Кубе, о Кеннеди, о Хрущеве, об Америке, о ракетном ударе, о том, кто ударит первый: они или мы. Мы жили в ракетном городе Капустин Яр и все ждали, что американские ракеты ударят в первую очередь по нашему военному городку.

– Ох, доиграется Хрущ! Вдарит по нам Америка, как пить дать вдарит! – говорил дядя Боря Синицын, наш сосед слева.

– Испугаются, – говорил папа. – Мы ведь тоже тогда по ним ударим!

– Это – конец света! – сказала негромко и убежденно соседка справа – тетя Маша. Она жила без мужа и рыла убежище вместе со своей шестилетней дочкой. – Писано же в старых книгах. Никто не спасется.

– Зачем тогда роешь? – спросил дядя Боря.

– Для дочери, – ответила тетя Маша и с надеждой прибавила: – Вдруг да спасется?!

Мы вырыли яму, положили на нее прутья. Прутья закидали землей.

– Если ударят – ничто не поможет, – сказал отец.

Получилось отличное убежище.

Мы с мальчишками прятались в нем, играя в войнушку. Папа сказал, что в таких землянках они жили во время войны.

Мы залезли с Надькой в убежище, сели на скамеечку. Было темно, но не очень. Земля с крыши осыпалась, и сквозь прутья было видно небо. Дождь затекал в землянку.

– Это убежище гражданской обороны, – сказал я Надьке важно. – Скоро начнется ядерная война.

Казалось, что Надька меня слушает.

– Мы спрячемся здесь, когда на нас будет падать атомная бомба.

Надька слушала.

– Атомная бомба взрывается бесшумно. – Я начал пересказывать ей то, что услышал в школе на занятиях по гражданской обороне. – Мы узнаем о ее взрыве по ослепительной вспышке. На огненный шар смотреть не следует: человек может ослепнуть. Надо повернуться спиной к огненному шару и лечь на землю лицом вниз. Потом человек ощущает действие теплового излучения, затем испытывает действие ударной волны и в последнюю очередь слышит звук взрыва, напоминающий раскат грома.

Надька съежилась. Мне и самому стало страшно.

– Не бойся, – сказал я. – Мы не увидим этого. Мы будем сидеть с тобой в убежище.

Дождь припустил сильнее, и на голову падали холодные капли.

– Нам нужно просидеть здесь не меньше минуты, чтобы не попасть под гамма-излучение.

Я замолчал и начал отсчитывать минуту.

Надька сидела и дрожала.

Капала вода.

Мне вдруг показалось, что идет война и мы по-настоящему сидим в убежище, прячась от бомбы.

– Пойдем, – сказал я и поднялся. – Теперь мы можем попасть под радиоактивное излучение. Мы этого даже можем не заметить. Главный признак, что мы получили дозу, – рвота.

Я взял Надьку за руку.

– Если человека рвет целый час после взрыва, то это плохой признак. Это значит, что он получил смертельную дозу облучения. Если же рвота появляется через несколько часов…

Я не успел договорить.

Надька вдруг согнулась, закрыла рукою рот, и ее вырвало. Потом еще и еще.

– Ты чего, Надька? Что с тобой?

Я потащил ее домой, я тащил ее по осенним дорожкам сада, но она то и дело останавливалась, сгибаясь над землей. Ее продолжало выворачивать.

Мы забежали в дом.

– Мама! Мама! – закричал я.

Мама выбежала из кухни:

– Что случилось?

– Надьке плохо, – сказал я. – Ее рвет!

Надька стояла перед матерью с бледно-зеленым измученным лицом, потом согнулась, и ее опять вытошнило.

– Токсикоз, – сказала мама.

И увела Надьку в комнату.

4

– Видимо, скоро начнется, – сказал маме отец через неделю.

Он стоял на пороге в шинели, собираясь идти на площадку – он там работал в ракетной шахте, – неулыбчивый, строгий, и глядел на нас так, будто прощался.

Мама подошла к нему, провела рукой по его лицу и вдруг бросилась к нему на грудь, заплакав. Он обнял ее крепко, нежно, потом взял за талию и отставил от себя, как рюмочку. Полюбовался. Повернулся к нам. Мы с Надькой встали из-за стола и подошли. Он обнял нас и поцеловал.

– Береги мать и сестру! – сказал он мне.

Надька заревела вдруг как сирена, низко-низко:

– У-у-у!!!

Отец повернулся и пошел.

Мы вышли на дорогу и долго смотрели ему вслед. Будто не на работу его провожали, а на войну. Не на день, а навеки.

5

Отец больше не приходил с работы.

Через неделю он позвонил матери в вычислительный центр и сказал только два слова:

– Сегодня ночью.

6

Вечером 28 октября 1962 года на весь город завыла сирена. Она выла и раньше по ночам, когда была учебная тревога.

Но сегодня она выла по-настоящему, будто живая, будто воет от горя над городом огромный – до самого неба – человек.

Она выла низко, надрывно, Надькиным голосом:

– У-у-у!!! У-у-у!!! – не переставая.

Началась ядерная война.

Мы с мамой и Надькой выбежали из дома и, как раньше по учебной тревоге, побежали к моей 232-й школе.

Фонари были погашены.