Дурочка (Ожидание гусеницы) - [50]

К вечеру зять встал, был проведен чуть не под руки к накрытому столу, где и продемонстрировал чудеса обжорства на радость Тусе. Семейную идиллию нарушала только нервозность Лукреции. Ей не терпелось сходить с визитом в дом профессора — проходимца совсем не видно, она с утра наблюдает за домом в бинокль — никакого движения. Раков отговаривал ее по-всякому — рабочий день, человек должен по своему делу кого-то посещать. Юриста, например.

— Зачем ему юрист? — возмущалась Лукреция, — Он же — мошенник!

— Значит, — вяло сопротивлялся Раков, — он где-то обговаривает план захвата наследства Ционовского со своими подельниками. Давайте дождемся выходного дня, и завтра, к вечеру…

— Да почему же к вечеру? — начала закипать Лукреция.

— Послушайте, вы сами дали ему ключи от дома. Дали?

— Дала! — злорадно внедрилась Туся. — И разрешила жить там, пока будет длиться тяжба.

— Вот видите. Сами разрешили пожить, а теперь хотите пойти и устроить разборки, чей именно он правнук.

— А может вызвать участкового? — предложила Туся. — Пусть проверит документы. Мы его попросим, чтобы пробил этого типа по базе мошенников, потому что у профессора нет никакого правнука. Логично?

— Отличный план, — одобрил Раков. — Участковый по субботам работает?

— По пятницам — точно работает! — уверенно заявила Лукреция.

В полвосьмого вечера подъехал участковый — ровесник Ракова, изнывающий от жары под форменной рубашкой. Он был новенький, Лукрецию видел впервые, и так устал за день упитанным телом, что даже не отреагировал на появление Аглаи в шортах и маечке.

— Зачем же вы дали ему ключи от дома? — потный мужчина с красным лицом долго отказывался понимать причину вызова. — Если знали, что он — не правнук профессора?

— Я это потом вспомнила! — оправдывалась Лукреция.

— Вы только запишите его данные и проверьте по своим каналам, — попросила Туся. Вдруг он вообще — в розыске и под предлогом иска по наследству притащился сюда залечь на дно. После какого-нибудь преступления.

Раков от такой активности женщин только тяжело вздыхал и даже потихоньку поинтересовался у Лукреции, зачем она настаивает на досмотре дома, если думает, что «правнук» заслан сюда ее бывшими соратниками.

— Пусть участковый зафиксирует пребывание этого человека здесь! — прошипела она в ответ.

Фиксировать пребывание пошли трое — участковый, Лукреция и Раков. Туся осталась дома с Аглаей. Троица прошла через участок Смирновской, подошла к дому профессора. Участковый поднялся на крыльцо. Постучал. Ни звука. Постучал сильнее, дверь поддалась под его кулаком. Участковый посмотрел на Лукрецию и проговорил:

— Установленная на данный период времени завещанием хозяйка помещения, пройдите со мной в принадлежащую вам постройку для ее осмотра.

После чего решительно направился в дом, пока Смирновская пыталась осознать услышанное. Во всех окнах зажегся свет. Раков остался на улице. Он хорошо отдохнул, был спокоен и собран — ни разу даже не покосился в сторону пристройки. Единственное, что его удручало — это сильно наполненный желудок, он надеялся, что заварушка с обнаружением тела Исламбекова произойдет завтра.

Свет в окнах начал гаснуть сверху, от второго этажа к первому. Минут через пять участковый с Лукрецией вышли, сержант милиции держал в руках паспорт, Лукреция выглядела раздосадованной.

— Мы осмотрели все помещения. Одежды, которую мне в подробностях описали, нет, — сказал участковый. — Получается, что человек куда-то… отошел.

— Куда он мог отойти без паспорта? — раздраженно заметила Лукреция.

— Однако же сумка его на месте, следы пребывания — налицо, может, он отошел искупаться на пруд? — сержант с тоской посмотрел вдаль и вздохнул.

— Искупаться? — не успокаивалась Лукреция. — В костюме и шляпе?

— Я заберу его паспорт, если объявится — звоните, телефон у вас есть, — посуровел участковый. — Можете осмотреться, все ли ваши вещи на месте. В любом случае, я не нахожу пока никакого состава преступления. Всего доброго, — он зашагал к воротам, потом резко развернулся — заметил на них замок — и пошел на участок Смирновской.

Раков сделал жест рукой, пропуская даму вперед, и Лукреция с неохотой направилась за участковым. Ей в голову не пришло заглянуть в пристройку. Раков про себя сказал «спасибо»… кому? Кому-то там, с крылами… за то, что дал отсрочку для спокойного переваривания пищи.

Отметив, впрочем, что становится циником.

Ночью Раков переступил через свое поклонение — что-то в нем изменилось после убийства человека. Это было осознание бессмысленной уязвимости жизни при всей ее гениальной конструкции существования. Последствием такого осознания стала неуправляемая ярость тела. Когда Аглая села к нему в кресло на колени, и ласкаясь, закрыла своими волосами, он стащил с нее шорты и посадил на кол своей похоти, отрекаясь в этот момент от любви.

— Вы больше меня не любите? — спросила Аглая после двухчасовых скачек, инициатором которых, кстати, стала она — после упражнения в кресле.

— Люблю… конечно… — прошептал Раков, лежа на мокрых простынях, и добавил в оправдание: — Просто — жара… 

Изощренное хамство

Утром в субботу Раков решил не завтракать. Участковый мог оказаться человеком исполнительным и отослать вчера вечером в базу МВД ксерокопию фотографии из паспорта Блумера. Тогда с минуты на минуту — жди гостей с обыском всей территории у дома Ционовского. К одиннадцати — тишина. Половина первого. Есть хотелось ужасно. На террасу, где он с девяти утра изучал географический атлас, выползла Лукреция с обмотанной полотенцем головой. В буквальном смысле — еле передвигая ноги и цепляясь за стены. Она так посмотрела на зятя, что стало ясно — его с Аглаей ночные скачки будут основной темой дня.