Дурные деньги - [42]

КОЛЬКА СЕМИГИН

— Мальчишка-то совсем не виноват. Что я зря на него клепать буду. Сама во всем виновата, сама…

Мать лежала на койке неподвижно, жили у нее только руки и глаза. Она сильно изменилась — Ниночка даже испугалась поначалу — лицо похудело, заострилось, стало чужим, неузнаваемым. Сквозь кожу проступала восковая желтизна, и хотя самая страшная опасность миновала, положение ее оставалось тяжелым. Ниночка чувствовала себя очень стесненно и неловко — и потому, что они были не одни в палате, и оттого, что не знала, как и о чем говорить с матерью. Говорила больше мать.

Она рассказала, как приходил к ней следователь, расспрашивал о случившемся, сообщил, что следствием установлена полная невиновность Кольки Семигина. Она согласилась с выводами следствия и всю вину взяла на себя. Ничего в этом удивительного не было, удивило Ниночку другое: оказывается, Колька уже был у матери. Войдя в палату, он не захотел сесть на стул, потоптался перед материной койкой, а потом заявил, что теперь всю жизнь будет на нее работать. Она сказала, что он не виноват, однако Колька упрямо стоял на своем.

Что-то в рассказе матери задело Ниночку — скорее всего то, что Колька побывал в больнице раньше ее, дочери. А она ждала, когда отец возьмет ее с собой, он же ездил в больницу ежедневно, оставаясь там на ночь. Правда, отец сам уговаривал ее подождать с поездкой, потому что мать, увидев Ниночку, может расплакаться, разволноваться и тем самым повредить себе.

Чувствуя в теле скованность, напряжение, Ниночка сидела на стуле неподвижно, думая о том, что она скажет матери, когда станет уходить. И когда ей нужно уходить? Отец был здесь же — он сидел чуть в сторонке, чтобы не мешать разговору матери и дочери, но вряд ли можно было рассчитывать на его помощь. Выручила Ниночку медсестра, которая пришла с обходом, и само собой вышло, что нужно вставать и прощаться.

— Мама, я еще к тебе приду, поправляйся быстрее.

Она запахнула халат так, чтобы не слишком выделялась талия, и поднялась со стула.

— Ты, дочка, за меня не беспокойся. Потерпите еще немного…

Мать слабо улыбнулась и подняла руку, протягивая ее дочери. Ниночка поняла, что она хочет проститься с ней прикосновением, и сделала шаг к кровати.

— Чтобы у тебя все хорошо было…

Глаза матери сделались влажными, и Ниночка поспешила уйти, чтобы не расстраивать ее еще больше. Отец вышел вслед за нею.

На улице Ниночке сразу же стало легче, живой — теплый и влажный — ветер опахнул лицо, не оставив даже воспоминаний о больничных лекарственных запахах. Сплошь небо было серым, однако дождем не грозило — Он пролился два дня назад, и земля уже успела подсохнуть.

Отец посмотрел на часы:

— До автобуса еще долго. Пойдем-ка, дочка, в центр. Может, попутка, на наше счастье, подвернется…

К вечеру того же дня под окнами Сорокиных загрохотало, грохот медленно вполз в проулок и там стих. Отец, отложив вилку, — они вдвоем сидели за столом и ужинали. — сунулся к окну.

— Трактор приехал, — сказал он и направился к двери.

Ниночка стала ждать, прислушиваясь к наружным звукам. Что-то там тяжело упало на землю — бревно, похоже. Ниночка вышла на крыльцо. В проулке стоял трактор с тележкой, груженной тяжелыми березовыми кряжами. На тележку, на бревна, забрался Колька Семигин и, с трудом приподнимая их за комель, сбрасывал на землю.

— Это зачем? По какому случаю? — суетился отец у противоположного, закрытого борта тележки.

Колька, не обращая на него внимания, продолжал сбрасывать бревна.

— Это что такое, я спрашиваю? — требовал ответа отец.

Колька выпрямился, глянул на него сверху вниз.

— Дрова это. Разве не видно?

— А я просил их привозить? — протестовал отец. — Хочешь, чтобы меня оштрафовали?

— Не бойтесь, — успокоил отца Колька, — у меня есть квитанция. Дрова не ворованные, законные.

— И все-таки я не просил, — не отступался отец.

— Константин Сергеевич, не мешайте.

— Но объясни же мне, в конце концов!..

Колька сбросил с тележки последнее бревно и взглянул на Ниночку, которая сторонней наблюдательницей стояла на крыльце.

— Чего там объяснять? Все ясно, — махнул он рукой и, спрыгнув на землю, стал закрывать борта тележки. — Если хотите, потом с вами поговорим.

Колька легко забрался в кабину трактора и дал газ. Треск мотора разорвал в клочья воздух, заложило уши. В ту же секунду трактор рванулся вперед и скрылся за двором.

— Виноватым себя считает, вину заглаживает, — объяснил отец поступок Кольки Семигина. — А ведь он в самом деле не виноват, я узнавал, спрашивал. Хотел было от трактора отказаться, а председатель ни в какую. Накричал на него: дезертиром, мол, будешь, если в такое время от трактора откажешься. И справки, говорит, не жди — он заочно в сельхозинститут собирается… Не хватает в колхозе трактористов, беда…

Отец ногой подтолкнул к куче бревно, откатившееся от нее.

— Вот тебе, пожалуйста, — покачал он головой, — хочешь не хочешь, а принимай дрова.

— Они же нам нужны, папа, — заметила Ниночка. — Не ты ли говорил: дрова кончаются…

— Но ведь я сам выписать могу. И договориться, чтобы привезли. Вон у нас шефы у Мани Пироговой живут — только намекни…