Прошло три недели. Весна еще больше выдвинулась вперед, сея невидимой рукою цветы и травы на ожившей почве. Ландыши уже появились; по крайней мере, слободские девчурки приносили их мне по утрам, и няня Анна Степановна уставляла все мои столики и этажерки вазами, наполненными этими чистыми, как детские глазки, ранними цветами. Ландыши благоухали, восхищая меня и дурманя своим нежным и острым ароматом.
Сергей снова жадно набросился на работу… О недавней нашей размолвке не оставалось и следа. Теперь, когда и повесть, не дававшая ему покоя, была окончена, послана в Петербург и одобрена одною из лучших редакций толстых журналов, он вполне мог отдаться делу издания. Нам оставалось всего две недели до отъезда. Квартира для конторы была уже подыскана друзьями мужа, служащий персонал тоже, дача в Павловске нанята, и нам оставалось только ехать туда, откуда поминутно летели деловые призывы участников издания и наших добрых знакомых. Оттуда мне писала и Лили. От ее писем веяло английскими духами и еще чем-то далеким, позабытым из моего недавнего прошлого. «Viens plus vite,[12] — писала она, по своему обыкновению делая неизменную смесь русского с французским. — Я по тебе так соскучилась, Тася, мне одной не весело выезжать с мис… А ты уехала, покинула нас, злая!»
Она была все та же веселая, праздничная Лили.
Но мне она казалась теперь чужой и далекой, еще больше далекой, нежели раньше. Даже с милой Кити у меня не находилось уже ничего общего, как прежде. Они жили, радовались и горевали, всего в меру, понемножку, но — Боже мой! — какими ничтожными казались мне их интересы на неизменной почве светских условий. Здесь, в глуши, в этом захолустье, лишенном шума и блеска светской жизни, все чувствовалось и переживалось куда глубже и сильней…
А чувствовать и переживать было что. Сергей ходил хмурый и усталый. Он слишком переутомился. Ему следовало отдохнуть. Даже книжка периодического издания с напечатанной в ней повестью не порадовала его так, как бы мне этого хотелось. Напротив того, он взволновался еще больше, прочитав, или, вернее, проглотив первые страницы.
— Ведь хорошо, сам вижу и знаю, — говорил он, нервно шагая взад и вперед по портретной, — а вот разубеди-ка других, заставь верить, что хорошо!
— Все поверят, Сергей, все убедятся, — протестовала я.
— Ты думаешь? — впился он в меня глазами.
— Я убеждена в этом!
— Ты мой добрый гений, Наташа! — расцветал он улыбкой во все лицо.
В тот же вечер пришли снова работать Игнаша и Зоя.
— Не могу ли я помочь вам? — предложила я свои услуги.
— Ну, нет, Наташа, здесь нужно тонкое знание дела. Придется делать объявление журнала, а для тебя это китайская грамота, — засмеялся Сергей.
— Но ведь Зоя Ильинишна и Игнатий Николаевич тоже не компетентны в этом деле! — проговорила я, уколотая в моем ложном самолюбии.
— Ошибаетесь, я имела вечерние занятия в одной из питерских редакций, — вмешалась в разговор Зоя, — и знаю как надо приступать к этому многосложному делу.
— А Игнатий Николаевич?
— О, Игнаше мы дадим черную работу, он нетребователен.
— Но и я могла бы! — слабо протестовала я.
— Нет, нет, вам будет скучно! — безапелляционным тоном решила Зоя. — Вот если бы вы соблаговолили чайком нас угостить.
— Хорошо. Я попрошу няню приготовить чай, — сдержанно проговорила я, направляясь из комнаты.
Прежнее глухое недовольство снова бурно заклокотало у меня в душе.
И опять мне стало больно и обидно, что я не могу быть полезна мужу и что совсем чужие люди ему нужнее в его работе, нежели я. Со сдвинутыми бровями и горечью в сердце прошла я в столовую.
— Боже мой, Боже мой! — думалось мне, — неужели я уж такая неудачница уродилась, такая белоручка, что не могу принести и малюсенькой помощи любимому существу!
Ведь помогала же я ему до тех пор, пока не появились эти двое новых помощников!
И я с несвойственным мне чувством злобы живо воспроизвела в своем воображении образы Зои и Игнаши.
Первая казалась мне сейчас такой навязчивой, дерзкой и невоспитанной, а второй — глупым и безвольным, чересчур покоряющимся каждому малейшему капризу своей будущей жены. И моя злоба закипела сильнее.
Из-за них, — думала я с мучительным волнением, — я не могу видеть так часто, как бы хотела, Сергея. Они вечно сидят в портретной и если не работают, то ведут с ним ученые разговоры, мало понятные мне. А я одинока. Постоянно одинока в этом большом доме и никогда никто не поймет меня здесь.
И вдруг внезапная мысль пришла мне в голову: что, если все происходит потому только, что я дурнушка? Ведь обладай я хорошеньким личиком Лили или Кити и выйдя я замуж за моего мужа при таких условиях, наверное, он не завез бы меня сюда и не спрятал в эту глушь, а вывозил бы на балы и рауты в Петербурге, гордясь моей грацией и красивой внешностью!
Да, да, это так! растравляла я еще больше свою рану, хотя внутренний благоразумный голос нашептывал мне другое.
