Муж не имел времени совершать теперь тех длинных прекрасных прогулок, какие мы делали с ним в первые дни после свадьбы. Он весь ушел в работу. А гулять одной мне не хотелось. Я не привыкла к этому, благодаря светскому воспитанию tante Lise. Пробовала я заниматься хозяйством под руководством няни. Но с первых же дней почувствовала полнейшую свою несостоятельность в этом деле. И без моего вмешательства все в хозяйстве катилось ровно и гладко, как по маслу, и я была здесь совершенно лишней.
Оставалась одна работа, мое «писательство», но и она почему-то не шла мне на ум.
Сергей не мог понять моего бездействия, сам охваченный приступом неугасаемого вдохновения, и даже как бы негодовал на меня.
— Напиши мне что-нибудь такое же яркое, сильное и красивое, как твой «Сон девушки», и твоя слава обеспечена, — говорил он, — ведь два или три подобных произведения заставят прогреметь твое имя!
«Я не могу работать, не могу, пойми это! — хотелось мне крикнуть ему, — ты напрасно произвел меня в таланты. Я ничтожество, пойми, и не жди от меня ничего хорошего!»
Но я молчала, боясь своим признанием оттолкнуть от себя мужа. Я ходила спокойная на вид, но с болезненным ощущением в душе, ощущением недовольства собою и скуки. Анна Степановна своими проницательными глазами и житейским опытом поняла, что со мною творится что-то неладное.
— Полно, крохотка, — успокаивала она меня, как видно, истолковывая в другую сторону мое удрученное состояние. — Ты без Сережи соскучилась — работает он много, с тобой мало бывает, а ты не сокрушайся. Кончит писать и опять к тебе вернется! Помяни мое слово, крохотка.
— Да я ничего, няня, пусть работает, — отвечала я довольная отчасти тем, что чуткая старуха не докопалась до истинной причины моего горя.
А между тем моя собственная работа все-таки не клеилась. Я доходила до исступления, сознавая мою полную беспомощность. Часто, бросая перо, я поднимала глаза на портрет матери Сергея, помещенный, по моему желанию, над письменным столом. Ее красивое лицо улыбалось добро и печально. Я слышала от няни грустную повесть этой женщины. Она не была счастлива в замужестве. Отец Сергее был крутой человек и очень строго относился к жене и детям. Оттого-то, должно быть, и улыбалась так печально со своего портрета бедная красавица. Я старалась схватить несколько фактов, переданных мне тою же няней из жизни родителей моего мужа, но перо не повиновалось мне, самый способ изложения казался сухим и скучным, а слог, так удачно воспроизведенный в «Сне девушки», отсутствовал и был грубым и тяжелым в новом труде.
Великий пост всколыхнул мою душу.
Я любила до безумия этот врывающийся в начале марта аромат весны, внезапно разбуженную от долгого зимнего застоя природу, талый снег на дорогах, смешанный с грязью, неумолкаемый протяжный и гулкий колокольный звон, запах ладана в притворе, заунывные напевы и черные ризы священнослужителей.
Богослужение в слободской церкви особенно нравилось мне. Здесь, затерянная среди простого, серого люда, я простаивала долгие часы на коленях с восторженным настроением в душе. О. Николай служил с особенным чувством. Благодаря его ласкающему голосу и им самим переживаемому настроению знакомые слова молитвы и Священного Писания приобретали особенное значение для меня. В то время, пока мой муж списывался с Петербургом, составлял проекты нового дела, посылал прошения о разных привилегиях, словом, всячески готовился к появлению в свет своего «детища» журнала, я проводила время или в церкви, или в своей комнате, просиживая целыми часами за бесплодными усилиями создать нечто могущее дать удовлетворение моему защемленному самолюбию и поднять себя еще раз во мнении дорогого человека.
Наконец, весна ли, или необычный подъем нервов сделали свое дело; я написала повесть одного качества со «Сном девушки», как мне, по крайней мере, казалось это.
Поставив последнюю точку, я прочла рукопись и, ни слова не говоря о ней мужу, положила ее в его отсутствие на письменном столе, в портретной. Сюжет этой повести был прост и несложен. Я взяла его из жизни Осиповой и ее детей, сделав героиней рассказа ее дочь, Лидию. Мне казалось, что моя работа, если и окажется несколько хуже «Сна девушки», то, во всяком случае, не много уступит ему. Правда, я писала без того захватывающего волнение, которое посетило меня в ночь создания моего первого произведения, но, по моему мнению, результат, получаемый от тщательной, последовательной работы, состоящей в обдумывании каждой строчки, может равняться по достоинству тому произведению, которое является следствием острого приступа вдохновения.
В тот же вечер, приготовляясь ко сну, я услышала знакомый стук у порога моей комнаты. Поспешно накинув пеньюар, я открыла дверь моему мужу.
Он казался взволнованным и бледным. В руках его была моя рукопись.
— Это написала ты, Наташа? — спросил он меня.
Тоскливое предчувствие сдавило мне грудь.
— Да!
— И «Сон девушки» написала ты тоже?
— Ну, да, конечно!.. Ты сомневаешься, Сергей?
— Прости, Наташа… Я далек от мысли обижать тебя… Но, видишь ли, я, сообразуясь с твоим первым произведением, нашел в тебе много своеобразного таланта. Читая эту повесть, я не увидел в ней того индивидуального твоего «я», которое поражало меня в каждой строке «Сна девушки». Эти вещи и сравнивать нельзя. Они точно написаны двумя совершенно разнородными по существу авторами. Эта повесть…
