Дурное поведение - [17]

.

Я потер подбородок, задаваясь вопросом, захочет ли Кристиан посетить вместе со мной одно из подобных мероприятий. Я не рассчитывал, что это покажется ему интересным, но мы могли бы таким образом провести время вместе, и он познакомился бы поближе с моей работой.

Я покачал головой, встал и выключил лампу. Слишком многого хочу. Вот в чем проблема. Слишком много целей и слишком мало времени.

Когда родился Кристиан, я был высокомерным и безответственным двадцатилетним парнем. Хотел всего и сразу и не задумывался о последствиях даже после рождения сына. Теперь я научился отвечать за поступки, делать правильный выбор. Понял, что получать все и сразу невозможно, но все равно не люблю выбирать.

Выйдя из комнаты, я направился наверх, в спальню, но остановился, заметив через приоткрытую дверь, что в комнате Кристиана, расположенной дальше по коридору, горит свет. Приблизившись, я толкнул дверь и увидел, что сын лежит на животе на застеленной кровати, полностью одетый. Я подошел к нему, чувствуя ту же самую тяжесть в груди, какую испытывал по дороге.

Он выглядел умиротворенным, его грудь поднималась и опускалась с каждым спокойным, ровным вдохом, голова была повернута набок. Складки между вечно нахмуренными бровями разгладились, а черные волосы растрепались, упав на лоб и глаза. Я вспомнил, что однажды видел сына спящим, совсем малышом, и тогда он выглядел почти точно так же.

Но тогда он все время улыбался. Теперь постоянно злился.

Я присел на край кровати и укрыл его вторым одеялом. Склонив голову, уперся локтями в колени и ощутил, как расслабились плечи.

– Знаю, это трудно, – сказал я ему шепотом. – Нам обоим непривычно, но я хочу видеть тебя рядом.

Кристиан пошевелился во сне и повернул голову к стене. Я хотел коснуться его, но передумал и вышел из комнаты. Покачал головой и направился в спальню, на ходу раздеваясь. Почему мне легче общаться с сыном, когда он не знает о моем присутствии?

Я возглавлял многомиллионную корпорацию. Когда мне исполнилось восемнадцать, объездил оба полушария и взобрался на вулкан. Самые жуткие типы ели с моей гребаной ладони, так почему же я боялся собственного ребенка? Я вошел в спальню, бросил рубашку и галстук на стул и снял с себя все остальное.

Все деревянные поверхности в комнате – от пола до мебели – сияли в мягком свете прикроватной лампы, и я прошел по пестрому ковру, запустив пальцы в волосы и пытаясь понять, что делать с сыном. Его мать, несмотря на то, что была ко мне враждебно настроена, прекрасно о нем заботилась, и Кристиан ладил с ней. Она установила в их отношениях строгие и разумные порядки, и мне следовало поступить так же.

И не только с Кристианом, но и с самим собой. Мне нужно приезжать домой, чтобы завтракать, обедать и ужинать вместе с сыном. Или хотя бы пытаться чаще делать это вместе. И мне нужно быть последовательным. Проверять его домашние задания, посещать спортивные игры и отслеживать, где он был и что делал. В конце концов, я сам его пригласил. Я выдержал спор с ним и его матерью, чтобы провести с ним этот год.

Я забрался в душ и подставил шею под двойные горячие струи воды, чтобы расслабить напряженные мышцы.

Истон.

Надо бы поискать ее в интернете. Гребаная загадка и учительница моего сына.

Я намылил грудь и руки, мысленно сравнивая, как она вела себя полгода назад и этим вечером. В чем-то иначе, но очень похоже. Сдержанно, сексуально, но так, что к ней и не подступиться. Недосягаемая, как отражение в зеркале. Вроде и рядом, а неуловима. Как будто по-прежнему в маске.

Мне следовало поцеловать ее в тот вечер. Заглянуть в эти голубые глаза и увидеть, как она теряет контроль, когда я закрываю ей рот поцелуем и заставляю ее плавиться от страсти, как мне того хотелось. Чего бы я только не отдал, чтобы сорвать с нее эту чопорную одежду, которую видел сегодня вечером, пригвоздить к кровати и…

Я с усилием втянул в себя воздух и уперся рукой в мраморную стену.

Черт.

Я сглотнул, хватая ртом воздух, и провел мокрой рукой по макушке. Посмотрев вниз, увидел раздутый от желания член, который пульсировал, дергался и умолял о разрядке. Повернув кран влево, я стиснул зубы от отчаяния и тяжело задышал под потоком обрушившейся на меня холодной воды.

Мне нельзя прикасаться к Истон Брэдбери.

И нельзя забывать об этом.

4

Истон

– Итак… – заговорила я, медленно прохаживаясь между рядами парт и с улыбкой просматривая распечатку сообщения из «Фейсбука», которую держала в руке. – Из всех вопросов, размещенных вчера в группе, наиболее популярным оказался такой: «Почему мужчины вообще перестали носить колготки? Я бы пощеголял в них», – зачитала я вслух классу.

Мальчишки-первогодки зафыркали, а девочки захихикали, вспоминая долгую беседу, состоявшуюся между кое-кем из них прошлым вечером. Маркус Мэтьюз сорвался с места, вскочил на свой стул, поднял руки вверх и улыбнулся. Как автор вопроса он принимал заслуженные похвалы. Я в изумлении покачала головой.

– Сядь, – приказала я, указав на стул. – Сейчас же.

Он рассмеялся, но быстро спрыгнул вниз и занял свое место под одобрительные возгласы остальных учеников.

За три недели, минувшие с начала учебного года, мы быстро продвигались по учебному плану и приступили к изучению темы суверенитета Америки, отцов-основателей и войны за независимость, отсюда и родился вопрос о мужчинах в колготках. Из всех запланированных мной заданий работа с социальными сетями давала наилучшие результаты. В первый же день родители получили длинное письмо с обоснованием необходимости использования социальных сетей на уроках. Школьные правила разрешали ученикам пользоваться ноутбуками, что позволяло нам заходить в интернет когда угодно, не перемещаясь в кабинет информатики. И это прекрасно совпадало с моей целью научить школьников жизни в мире современных технологий.