Дурная кровь - [30]

— Иди, иди, Софкица, посиди здесь, отдохни. Ничего не бойся, все обойдется.

И, сгорая от нетерпения, тетка вместе с Магдой побежала к сестре.

Софка ничком упала на кровать и, несмотря на свое отчаяние, не могла не почувствовать благодарности, услышав, что тетка, уходя, заперла ее на ключ. Теперь она, по крайней мере, не боялась, что кто-нибудь нарушит ее одиночество.

Хорошо бы запереть и ворота, чтобы Софка не видела в окно то, что ей было больнее всего: родной дом и все, что там происходит. Когда Магда то и дело стала выскакивать из ворот, Софка поняла, что она бегает по родственникам.

Вскоре она заметила, как к дому начала стекаться родня, обрадованная вестью о приезде эфенди Миты и напуганная необычным с его стороны приглашением. Пришли все. Одна из теток, чаще всего Ката, то выходила, но снова возвращалась в дом. Ворота были распахнуты настежь, и скоро дом оказался битком набитым гостями. Но все происходило в полном молчании, таинственное и почти испуганное выражение застыло на лицах родственников. Отец, объявляя о Софкиной свадьбе, наверняка наказал всем, чтоб они и пикнуть об этом никому не смели, чтоб ни один человек ни о чем не дознался до самой свадьбы. Теперь, когда они все знают, они могут отправляться по домам, вытаскивать и приводить в порядок праздничные наряды, чтобы быть готовыми к тому времени, когда их пригласят на торжество. Это больше всего потрясало и убивало Софку. Почему они так поступают с ней, именно с ней, ведь до самого недавнего времени все относились к ней с таким уважением и любовью? А теперь словно она ничто и никогда ничем не была. Самая обыкновенная девушка, просто вещь. И за кого ее выдают? Кто он? Откуда?

Боль, горе, тоска все сильнее и сильнее охватывали ее, время от времени она теряла сознание. Час-другой она лежала в беспамятстве, ни в чем не отдавая себе отчета. Затем медленно и с трудом приходила в себя. Но чем ближе к вечеру, — Софка все еще была одна, — она с ужасом стала замечать — и от этого у нее начинали стучать зубы, — что в бреду ей все чаще является вчерашний, этот так называемый покупатель дома, а на самом деле ее жених. Она уже чувствовала себя в его объятиях, чувствовала прикосновение его губ, дрожавших вчера с таким вожделением, его рук с белыми, короткими, волосатыми пальцами. У нее зашевелились волосы на голове и на лбу выступил холодный пот. Эти видения привели ее в такой безумный ужас, что, поднявшись и силясь бежать, она тяжело застонала:

— О боже, боже!

Но бежать было некуда, и она снова ничком упала на кровать.

И только когда совсем стемнело, Софке стало известно все. Вернулась тетка, и теперь, как положено обычаем, она все от нее узнает. Причем тетка все расскажет не ей самой, а специально приведенной какой-нибудь из родственниц, и они, не входя к Софке, а занимаясь на кухне приготовлением ужина, более богатого, чем всегда, ведь, боже мой, у них гостья — Софка, начнут громко разговаривать, чтобы Софка все услышала: кто жених, откуда, что из себя представляет, и все прочее.

Так оно и случилось. Отперев кухню, тетки зажгли свечу, развели огонь и, приготовляя ужин, повели разговор: «Испокон веков так бывало. Вон, помнишь, та еще за худшего вышла. Не то что не видала такого, а даже и во сне ей такой не снился. Главное, чтобы семья была почтенная. Вот и этот Марко, что берет Софку, ведь он так богат, что и не знает, сколько у него добра. Правда, он недавно переселился из Турции, но, говорят, он еще и сейчас на границе держит постоялые дворы и снабжает скотом турецкую армию. А здесь, в городе, недавно приобрел дом в нижнем квартале».

Но каково же было удивление Софки, когда, словно пытаясь оправдать это решение, они вдруг начали говорить, что, хотя жених еще мальчик молоденький, всего-то ему двенадцать годков, но каждая сочла бы для себя за счастье войти в столь богатый дом. Значит, покупатель берет ее не за себя, не вдовец он бездетный, а берет для сына, еще совершенного ребенка! Софка почувствовала, как все нутро у нее перевернулось, и она застонала от боли и смертельной тоски. Но она взяла себя в руки и вышла на кухню. Увидев ее при свете очага и свечи, тетка лишь пробормотала:

— Куда ты, Софкица?

— Дай мне шаль! Схожу домой, позабыла одну вещь, — едва проговорила она.

Пораженная тетка подала ей шаль, и она, даже не завернувшись в нее как следует, а только накинув на голову, чтобы ее никто не видел, вышла.

Ни темнота, ни пустынность улицы, ни шум воды в роднике не пугали ее. Она чувствовала себя самостоятельной, нет больше Софкицы, дочки эфенди Миты, теперь она стала настоящей женщиной, сама себе голова. В ярости до боли сжимая грудь и приподнимая шальвары, чтобы идти скорее и уверенней, она поспешно перешла улицу, миновала родник и вошла к себе в дом.

И внизу и наверху во всем доме горели свечи. Ярко освещенный дом излучал такое спокойствие, словно Софки никогда и не было, словно она давно умерла, ее похоронили и думать о ней позабыли.

Магда выскочила из кухни и испуганно отпрянула, увидев девушку. Софка же, показав наверх, на комнату отца, только спросила:

— Есть кто у отца?