Дурдом немного восточнее Голливуда - [3]

— Я позвоню Анне, — сказал он. — Анна — лучшая подруга Мэри. Она должна знать. Зачем Мэри понадобилось подавать на меня в суд?

— Тогда звони, мать твою.

Джимми поправил перед зеркалом панаму, потом набрал номер.

— Анна? Джимми. Что? Нет, этого не может быть! Хэнк мне только что рассказал. Слушай, я в эти игры не играю. Что? Нет, ребро я ей не сломал! Я только надавал ей по толстой заднице и по сиськам. Ты хочешь сказать, она действительно идет в суд? Ну а я не пойду. Я уезжаю в Джером, Аризона. Снял жилье. Двести двадцать пять в месяц. Я только что нажил двенадцать тысяч долларов на продаже большого участка земли… Да заткнись ты, черт тебя подери, опять ты про этот СУД! Знаешь, что я сейчас сделаю? Я прямо СЕЙЧАС пойду к Мэри! Я поцелую ее и изжую ей все губы! Я один за другим съем все волоски на ее лобке! Плевать я хотел на суд! Я запихну ей в жопу, под мьшки, промеж сисек, в рот, в…

Джимми взглянул на меня.

— Положила трубку.

— Джимми, — сказал я, — тебе надо промыть уши. У тебя обнаруживаются явные симптомы эмфиземы. Начни делать зарядку и бросай курить. Тебе необходимо лечить позвоночник. У тебя ослаблено паховое кольцо, поэтому старайся не поднимать тяжести и не напрягаться при стуле…

— Что за бред?

— Опухоль у тебя на ягодице напоминает веррукулез.

— Что это за веррукулез?

— Бородавка, мать твою.

— Сам ты бородавка, мать твою.

— Да, — сказал я, — где ты взял велосипед?

— У Артура. У Артура полно дряни. Пойдем к Артуру, курнем дряни.

— Не люблю я Артура. Он весь такой тонкий, обидчивый. Некоторые тонкие, обидчивые люди мне нравятся. Артур к ним не относится.

— На будущей неделе он едет на шесть месяцев в Мексику.

— Многие из этих тонких, обидчивых типов вечно куда-нибудь едут. А что на этот раз? Субсидия?

— Да, субсидия. Но рисовать он не умеет.

— Знаю. Зато он лепит статуи, — сказал я.

— Не нравятся мне его статуи, — сказал Панамский Малыш.

— Слушай, Джимми, Артур мне может не нравится, но его статуи мне были очень близки.

— Но это же сплошь старье… дерьмо греческое… тетки с большими сиськами и толстыми жопами, в ниспадающих одеждах. Борцы, хватающие друг друга за члены и бороды. Что в этом хорошего, черт подери?

Итак, читатель, забудем на минутку о Безумце Джимми и займемся Артуром — что особого труда не составит, — я имею в виду еще и манеру, в которой пишу: я не могу перескакивать с темы на тему, а вы можете скакать за мной, и все это не будет иметь никакого значения, сами увидите.

Так вот, секрет Артура состоял в том, что он лепил их слишком большими. Просто величественными. Весь этот ебучий цемент. Самые маленькие его мужчины и женщины маячили над вами на высоте восьми футов в солнечном или лунном свете, а то и в смоге — в зависимости от того, когда вы приходили.

Как-то ночью я пытался попасть к нему с черного хода, а кругом были все эти цементные люди, все эти огромные цементные люди стояли себе во дворе. Некоторые ростом футов двенадцать, а то и четырнадцать. Громадные груди, мохнатки, яйца, болты — по всему участку. Как раз перед этим я дослушал "Любовный напиток" Доницетти. Это не помогло. Все равно я казался себе кем-то вроде пигмея в аду. Я принялся орать: "Артур, Артур, помоги?" Но он тащился под травкой или чем-то еще, а может, это я тащился. Как бы то ни было, меня охватывает адский ужас.

Ну что ж, во мне шесть футов и 232 фунта, поэтому я попросту выполняю блокировку против самого здоровенного сукина сына.

Я напал на него сзади, когда он меня не видел. И он рухнул лицом вниз, я не шучу — он УПАЛ! Это слышал весь город.

Потом, просто из любопытства, я его перевернул, и, само собой, отломал ему болт и яйцо, а другое яйцо аккуратно раскололось пополам; отвалился еще кусок носа и почти полбороды. Я чувствовал себя убийцей.

Потом Артур вышел и сказал: "Хэнк, рад тебя видеть!" А я сказал: "Извини за шум, Арт, но я наткнулся там на одного из твоих маленьких любимчиков, а у разъебая заплетались ноги, он рухнул и развалился на части".

А он сказал: "Ничего страшного".

Короче, я вошел, и мы всю ночь курили дрянь. А следующее, что я помню, — это встало солнце, и я еду в своей машине — часов в девять утра, — причем ехал я, не обращая внимания ни на стоп-сигналы, ни на красный свет. Обошлось без происшествий. Мне даже удалось поставить машину в полутора кварталах от дома, где я жил.

Но, добравшись до своей двери, я обнаружил в кармане тот самый цементный член. Треклятая штуковина была не меньше двух футов длины. Я спустился вниз и сунул ее в почтовый ящик домовладелице, но при этом большая часть осталась торчать наружу — непреклонная и бессмертная, увенчанная громадной залупой елда ждала, как поступит с ней почтальон.

Ну ладно, вернемся к Безумцу Джимми. — Но я серьезно, — сказал Безумец Джимми. — Я что, действительно нужен в СУДЕ? В СУДЕ?

— Слушай, Джимми, тебе действительно нужна помощь. Я отвезу тебя в Паттон или в Камарилло.

— Ах, надоела мне эта шокотерапия… Бррррр!!! Бррррр!!!

Безумец Джимми всем телом задергался в кресле, вновь проходя курс лечения.

Потом он поправил перед зеркалом свою новую панаму, улыбнулся, встал и опять подошел к телефону. Он набрал номер, посмотрел на меня и сказал: