Дурак умер, да здравствует дурак - [24]

Разумеется, после их ухода меня охватило странное чувство, какое испытывает всякий человек, оставшийся один в незнакомой квартире, и я принялся робко исследовать комнаты, зажигая все светильники. Приблизительно час я потратил на бесплодные размышления о том, кто и почему убил дядюшку Мэтта и покусился на меня, и как так получилось, что спустя две недели полиция все еще не распутала дело. Когда мне стало по-настоящему тоскливо, я обшарил квартиру в поисках карандаша и бумаги, уселся в гостиной и начал составлять кроссворд, чем не занимался уже давно, со школьных лет. Когда мне было пятнадцать или шестнадцать, я продал довольно много этих штуковин всевозможным журналам, печатающим головоломки. До сих пор горжусь одной из лучших своих выдумок: «Мастер на все ноги, четыре буквы». Вскоре я забросил словоплетство и, немного посмотрев телевизор, около полуночи завалился на диван и заснул с гораздо меньшими усилиями, чем можно было ожидать.

В начале третьего меня разбудила Карен, которая вернулась домой малость навеселе и, пошатываясь, включила свет в гостиной, прежде чем успела вспомнить, что вообще-то у нее гость. Потом, коль скоро я все равно пробудился, а ей пришла охота поболтать, мы немного посидели и поточили лясы. Я — в трусах и одеяле, а Карен — в облегающем вязаном платье и чулках.

Разумеется, ей хотелось говорить главным образом о Райли: давно ли я его знаю, что о нем думаю, и так далее.

— Ничего не могу сделать, — призналась мне Карен. — Сначала этот мужчина вскружил мне голову, а потом я ее и вовсе потеряла.

Голова у нее определенно кружилась, но была на месте, и я спросил:

— А вы намерены… пожениться?

— Эх! — Карен махнула рукой и сделалась похожей на маску трагедии.

Я понял, что допустил оплошность, и попытался исправить положение, сказав:

— Да, я помню, как впервые увидел Райли в отделе борьбы с мошенничеством…

Но было слишком поздно: я уже дернул за веревочку, и мне, хотел я того или нет, пришлось выслушать извечную историю о горькой женской доле.

— Разве вы не знаете про Джека? — спросила меня Карен. Поскольку она была в подпитии, начало и конец каждой фразы у нее малость расплывались, зато середину она выговаривала с дивной четкостью. — Не знаете про его жену?

— Вы хотите сказать, что он уже женат? Сейчас?

— Они не живут вместе уже много-много-премного лет, — она взмахнула рукой, отгоняя призраков всех этих многих и многих лет. — Но не разведены.

— Карен подалась ко мне, рискуя упасть и опрокинуть кресло, и доверительно прошептала:

— Из-за вероисповедания.

— О! — выдохнул я. — Этого я не знал. Райли никогда не упоминал… Впрочем, полагаю, что и не стал бы… То есть, он не… э… Короче, у нас не было случая затронуть эту тему.

— Все из-за веры, — шепотом продолжала Карен. Она подмигнула мне и снова откинулась в кресле. — Вот я и сижу тут. Без ума от этого человека, а сделать ничего нельзя. Ничего нельзя сделать.

— Очень жаль, — сказал я. Что еще можно ответить на такую речь в два часа пополуночи, в чужой гостиной, когда тебя будит хлебнувшая лишку красавица? Которая, в придачу, принадлежит другому, а не тебе?

Мы поболтали еще немного, после чего Карен на нетвердых ногах отправилась спать, а я снова растянулся на диване и продрых (весьма чутко, но зато без сновидений) до семи утра, когда по всей округе залязгали мусорные баки.

Было воскресенье, и наши с Карен отношения вознеслись на невиданные доселе высоты неловкости. Казалось, я не мог и шагу ступить, не натолкнувшись на одевающуюся или раздевающуюся Карен, на умывающуюся Карен, на чешущуюся Карен, на Карен икающую. А она не могла переходить из комнаты в комнату, ибо всякий раз, открывая дверь, видела меня, успевшего либо натянуть, либо спустить только одну штанину.

Хотя, по большому счету, это дурацкое утро оказалось весьма удачным.

Часа через два мы с Карен настолько примелькались друг другу, что по молчаливому согласию попросту перестали расшаркиваться. Никаких тебе больше охов, никаких «прошу прощения», никаких поспешно прикрываемых дверей. Мы расслабились, притерлись, и вскоре неловкость исчезла сама собой.

После завтрака мы вместе составили перечень необходимых покупок. Я нуждался в уйме всякой всячины — от носков до зубной щетки, — и Карен разумно рассудила, что мне лучше не светиться. Поэтому по магазинам отправилась она. Пока Карен ходила, кто-то позвонил в дверь, но я не стал открывать. Однако звонки продолжались. Я знай себе не открывал. Наконец трезвон прекратился, а минуту спустя вернулась Карен в сопровождении Райли, который спросил меня:

— Ну, что с тобой теперь? Оглох?

— Просто решил не рисковать, — ответил я.

Райли хмыкнул.

Я спросил его, продвинулась ли полиция в расследовании дела, и как долго, по его мнению, я еще проторчу здесь. Райли ворчливо ответил, что, похоже, никто на всем белом свете никуда ни в чем не продвинулся, а я, по его мнению, застрял в квартире Карен на всю оставшуюся жизнь. Затем Райли ушел, прихватив с собой Карен (по его словам, они собирались на загородную прогулку), а меня бросив на произвол судьбы.

Квартира вновь была в моем полном распоряжении, и я слонялся по ней, скучая на всю катушку. Прочел «Космополитен», прочел поздравительные открытки в шкатулке, прочел ярлычки в аптечке. Включил телевизор и малость пощелкал клавишами, так и не найдя ничего занятного ни на одном из каналов.