Дура LEX - [35]

— Ни в коем случае! — ответил Джастин.

— Почему?

— Потому что там для меня нет будущего. Я перерос Харьков. Мне не интересны отношения с друзьями, не интересна учеба, не интересен досуг в Харькове. Но я не подвергался дискриминации. Скорее, ей подвергалась моя мать за то, что когда-то вышла замуж за негра. И то — разве можно назвать дискриминацией сплетни соседок? А остальным на прошлое замужество мамы было наплевать. Как и моим друзьям было наплевать на мой цвет кожи. Ну, для новых знакомых я некоторое время казался экзотикой, но через короткое время ко мне привыкали. Наверное, язык и манера поведения более важны, чем цвет кожи.

Я все больше и больше удивлялся интеллектуальному развитию Джастина. Наблюдательность, способность к анализу, тонкость, даже рафинированность в изложении мыслей предполагали гораздо более зрелого человека, чем семнадцатилетний парень. Выслушав Джастина, я сказал:

— Чтобы получить политическое убежище, нужно доказать, что тебя преследовали либо на основании твоей религии, либо политического мнения, либо расы, либо этнической принадлежности. Другим надо что-то выдумывать, выдавать себя за тех, кем они не являются. Тебе же ничего этого не надо делать. Убежище, а с ним и Гарвард, у тебя в кармане.

— Что мне нужно сделать?

— Тебе нужно вспомнить все случаи из твоей харьковской жизни, когда ты был унижен, оскорблен, обделен, побит только из-за того, что ты негр. Я не буду делать эту работу за тебя. Каким бы незначительным ни показался тебе эпизод, в котором с тобой поступили плохо, я хочу о нем знать. От незаслуженной «тройки» по геометрии до синяка под глазом. То же самое касается твоей мамы. Она должна записать все «комплименты», которые услышала от соседок в свой адрес. Может быть, ей было трудно устроиться на работу после возвращения из Ганы. Может быть, ее вызывали в КГБ на допросы. Может быть, на работе к ней плохо относились, увидев цвет кожи сына. Я жду вас обоих через неделю с описанием преследований. Чем больше вспомните, тем лучше. Наиболее тривиальные эпизоды я не включу в ходатайство, но я хочу иметь выбор.

— То есть ты хочешь, чтобы я все выдумал?

— Я рассказал тебе о правилах игры. Я прошу тебя не выдумывать, а вспомнить. Ты удивишься, сколько эпизодов преследования и дискриминации придут тебе на ум, если сконцентрируешься на этом. Не ты первый.

Через неделю Джастин и Таня пришли ко мне в офис с записями своих воспоминаний. Большинство случаев было мелочью, не дотягивающей до преследования или дискриминации, которая, кстати, не является поводом для предоставления политического убежища, если только она не была злостной и систематической. И тем не менее в их записях было достаточно материала для составления вполне солидного ходатайства о предоставлении политического убежища в США.

Я не сомневался, что в иммиграционной службе к Джастину отнесутся лояльно и некоторый недобор в кровавости событий будет с лихвой компенсирован благосклонным отношением к жертве преследований. Я подумал, что если интервьюирующим офицером будет белый, то он не посмеет добавить к советским преследованиям унизительное недоверие со стороны американских властей с их подмоченной репутацией в отношениях с негритянской расой. Если же интервью будет проводить чернокожий работник, то уж он-то точно должен утвердить ходатайство Джастина, хотя бы из чувства расовой солидарности. Сценарии с азиатскими иммиграционными работниками и работниками — выходцами из СССР я полагал самыми трудными, а поэтому уделил им наибольшее внимание. Джастин должен был не только знать свою легенду, но уметь отвечать на любые, даже самые неожиданные, вопросы, а главное — добиться того, чтобы иммиграционный работник верил каждому его слову.

В настоящую подготовку клиента к интервью на получение политического убежища обязательно должно входить актерское мастерство. Помню белоруса Васю, громадного увальня, которого якобы зверски избили в отделении милиции города Бобруйска за его антисоветскую деятельность. Агент иммиграционной службы Прохазка (чех по национальности) попросил Васю показать, как его били. Я оторопел — этой сцены мы с Васей не проходили. Однако Вася не растерялся, бросил на пол свою сумку и стал бить по ней ногами, приговаривая: «Получай, сволочь!» А потом… повалился на пол и заплакал. Мы с Прохазкой стали поднимать Васю с пола и успокаивать. Прохазка побежал за водой. Я с изумлением и уважением смотрел на «диссидента» Васю. Конечно, Прохазка дал ему убежище.

С Прохазкой я встречался не раз. Однажды я представлял правнука великого русского сказочника. Сказочник (на то время уже покойный) никогда не считался диссидентом, хотя его дочка, безусловно, таковой являлась. Но мой клиент шел по мужской линии, а не по женской. Прохазка задал клиенту несколько вопросов, а затем сказал:

— Я вижу, вы из очень известной семьи. Не могли бы вы назвать произведения каких-нибудь диссидентских авторов, которые вы прочитали?

Я обрадовался — уж в этих вопросах клиент мог блеснуть, но в комнате повисла тишина. Клиент оцепенел. Молча он смотрел на Прохазку, не в силах выдавить из себя ни одного имени, ни одного названия. Поняв, что тянуть дальше нельзя, я положил руку на плечо клиента и сказал: